— И я тебя люблю, Птичка.
Ее лицо исказилось от муки.
— Мне страшно.
— Ничего не бойся, все позади. Я с тобой, и все будет хорошо.
— Но… — Слезы душили ее, она едва могла говорить.
— Но что?
— Разве это хорошо?
Это было напоминание о страхах, выходящих далеко за пределы сегодняшнего вечера. О страхе памяти, о страхе перед внешним миром. Любой содрогнется, попав в руки такому, как Квинтон Гулд, готовому высосать из тебя кровь и распять на стене. Но Птичке угрожали тысячи других демонов.
«И не только они, — подумал Брэд. — Не менее страшна повседневная борьба с внутренними демонами».
Брэд протянул ей руку. Чувствовалось, как трудно ей откликнуться на этот зов. Она не могла принять любовь такого мужчины, как он. Пока не могла. Попробовать можно, но мешало прошлое, отравляющее воды любви подобно соляному раствору. Это ему знакомо, только у нее положение хуже, гораздо хуже. Брэда охватил стыд за собственный эгоизм: «Подумать только, я так долго жалел себя…»
— Да, — сказал он, — это хорошо.
Он нагнулся и поцеловал ее в лоб. А хотел поцеловать в губы. Хотел нежно прижать к себе и поклясться в вечной любви. Увести отсюда и никогда не отпускать.
«Но она слишком утонченная натура. Слишком драгоценная. Слишком красива и неповторима для него, увальня. Не я, а она будет решать, что и когда ей нужно.
Потому Брэд лишь коснулся губами ее лба, задержался на мгновение, потом отстранился и сказал:
— Ты особенная, Птичка, таких больше нет. Я люблю тебя. Люблю, как мужчина любит женщину.
Птичка услышала эти слова и поверила им. Впервые в жизни она действительно поверила в то, что мужчина ее любит. Любит не идею, не представление о том, какой она могла быть, но ее, Птичку, женщину, рыдающую на дне оврага и сражающуюся с демонами, которые сделали для нее невозможной любовь к мужчине.
«Я женщина, — думала она. — Я женщина, и Брэд меня любит».
Это было открытие настолько поразительное, что на миг у нее даже перехватило дыхание. Она почувствовала на щеке его ладонь.
«А вдруг он поцелует меня, как мужчины целуют женщин?»
Ее слишком трясло от волнения, но втайне Птичка молила о настоящем поцелуе — в губы.
Но нет, принц должен дождаться приглашения принцессы. А Птичка не знала, как ведут себя принцессы.
— Ну как ты? — снова спросил он, заглядывая ей в глаза.
Она не знала, что ответить.
— Тебе ничто не угрожает. Клянусь, пока я жив, никто пальцем к тебе притронуться не посмеет.
«Но спасти меня от меня самой ты не можешь, — подумала она. — Моя проблема — это я сама».
Она снова оглянулась. Квинтона не видно. Птичка вспомнила признание, которое он сделал в машине, думая, что она спит: «Меня отец тоже обижал».