Под сенью короны (Коваль) - страница 19

Я брёл по лесу, время от времени дёргая за повод, если средство передвижения принималось артачиться, и вслушивался в тишину. Ветер чуток усилился, а значит, издалека своих я не услышу, если, конечно, они не примутся песни горланить или шумно ссориться, что вряд ли. Однако их помощь мне нужна позарез, и совсем не в деле поимки. Уже сейчас я с трудом представляю себе своё местонахождение. Дорогу назад найду разве что по следам или по системе «спроси местного жителя». Весёлый расклад. Самого забавляет.

Не только ночь окружала меня, но и мысли. В тишине, да на ходу самое время подумать о жизни. Тем более — было что взвесить и рассмотреть со всех сторон.

Я уже почти стал своим. Настолько своим, что способен оценить, как высоко вознёсся по сравнению с начальными условиями. Может, конечно, всякое случиться. Однако уже сейчас я не песчинка на чужой подошве, я часть могущественной силы под названием армия, уже имею приличное положение в обществе, и немало найдётся тех, кто позавидует мне.

Я уже достаточно свой, чтоб осознавать и подвергать оценке эту игру по чужим правилам. Всё верно, правила придуманы не мной, как и традиции мира. Когда-то меня возмутил до тошноты уже сам факт такого подчинённого положения. Но если оценивать беспристрастно, что в нём особенного? Когда бывало иначе? Разве у себя на родине я сам придумывал для себя законы и обычаи? Фигня, существовал в окружении тех, что есть, просто не замечал этого, потому что привык дышать ими, ими руководствоваться.

Можно сколько угодно считать правила и условности родного общества несправедливыми, лживыми, глупыми, ханжескими — они таковы, каковы были, есть и будут. К ним возможны два варианта отношений: либо категорически не принимать, противопоставлять им себя, бунтовать и не считаться, но тогда заранее смириться со всеми последствиями своего выбора. Либо наоборот.

Это как с родителями — в чём-то их эгоцентрические и просто странные выходки прощаешь, в чём-то миришься с ними, на что-то глухо ропщешь, но терпишь. Либо сразу без оговорок рвёшь, прекращаешь любое общение. Насильно перевоспитывать под себя собственных маму и папу бесполезно, да и неэтично, будь ты хоть трижды прав. Они изменятся лишь в том случае, если сами этого захотят. И если ценишь родственные отношения, теплоту и поддержку, заботу и ласку, то простишь, смиришься, учтёшь чужие заблуждения и чужие принципы.

Я не способен был восхищаться чужим бунтарством, чужими примерами личной войны против общества в той же мере, в какой не готов был эти примеры порицать. Каждый вправе и должен выбирать собственный путь. Только сам человек может хоть приблизительно определить, какая ноша окажется ему по плечу, что даст ему ощущение полноты жизни, что подарит счастье. Теперь мне было известно, что вне общества я — как медведь в пустыне. Сколько мишка сможет там протянуть?