– Мне бы тапочки, – попросил он.
Тапочки были у каждого свои. И носить их следовало в пределах собственной комнаты, а вот если нужно было выглянуть за пределы оной, то тапочки сменялись на домашние туфли. Или – просто на туфли. Старое правило, но Саломея нисколько не сомневалась – оно еще действует.
– А мне бы одежду. – Она все еще была в чужом халате, который чем дольше, тем более неприятным каким-то становился. Но во что переодеться? – И тебе бы тоже. И еще – врача. Для тебя. А я в порядке.
Далматов потрогал царапины, которые вроде бы перестали кровоточить. Ясно, что к врачу он обращаться не станет. Поднимется к себе, поколдует над волшебными пузырьками, сварит очередное чудо-зелье – и сам себя вылечит.
– В маминой комнате посмотри. Там платья оставались какие-то, – сказал он и, переведя взгляд на Муромцева, велел ему: – В гостиной поговорим, проходи. Чай будешь?
– Да вроде уже пили. Я бы съел чего-нибудь… если уж вы настолько гостеприимны.
Саломея, убегая, пропустила как-то появление этого человека и теперь разглядывала его, надеясь, что ее любопытство не сочтут излишне навязчивым. Он был высоким, массивным и каким-то слишком уж спокойным.
Он из полиции.
Полиция нашла Алису, потому что Алиса стреляла в человека и призналась, что хочет убить Далматова. И если бы все шло по плану, Алисе следовало бы убить именно Далматова. Она же стреляла в Евдокию.
Зачем?
И что именно знает Муромцев? Вряд ли много. Далматов не любит делиться информацией.
В комнате Лидии Саломея никогда не была. Ее пугала эта холодная, как фруктовый лед, женщина, которая мало и редко разговаривала, пребывая в каком-то собственном, недоступном для всех прочих мире.
Сизые обои с серебристым рисунком в викторианском стиле. Деревья. Птицы. Цветы.
Штора чуть сдвинута, и виден угол подоконника – широкая старая доска. На подоконнике – приоткрытая книга и пустая чашка, на дне которой закаменел кофе.
Туалетный столик на витых ножках. Шкатулка с пыльными украшениями, дорогими, но не раритетными. Комната словно замерла в ожидании хозяйки. И Саломее неудобно лезть в чужую гардеробную. Одежда имеет характерный запах, который появляется после долгого хранения в шкафу, даже когда вещи заботливо упакованы в чехлы и переложены подушечками с лавандой.
Платья… платья… Длинные, строгие, с жесткими воротниками и глухими лифами. Такие одинаково подходят и для старых дев, окостеневших в своем девичестве, и для гувернанток, и для компаньонок. Вот только Саломее жуть как не хотелось надевать что-то подобное!
А выбор есть?
Надо ехать домой…