– Играй! – Юноша, гибкий, как лоза, вдруг вынырнул из-за камней. – Играй, потому что понравилась мне твоя песня.
– Не хочу, – ответил путник.
Юноша замер. Никто и никогда не смел отказывать ему. И вовсе не в том было дело, что боялись люди гнева царя Полиба, а в том, что желали они угодить царевичу.
– Почему не хочешь?
– Душа у меня пустая.
– А чем наполнить ее?
Глянул путник на него снизу вверх с насмешкой:
– Уже ничем. Сломанный меч можно починить, соединить обломки воедино, но будет ли в нем прежняя крепость?
– Меч можно перековать, – возразил Эдип, присаживаясь к огню. – У меня есть жирный заяц. Если его зажарить, будет вкусно. Матушка моя говорит, что голодному и горести горше, а страх – страшнее.
– Мудра твоя матушка.
Путник помог царевичу освежевать зайца. И огонь зашипел, опаляя свежее мясо.
– Куда ты идешь? – продолжил допытываться царевич.
– Куда глаза глядят.
– А куда они глядят?
– На дорогу… на людей.
– И часто встречаешь ты людей?
– Часто.
– К отцу приходят всякие. Рассказывают. О том, кто с кем воевать ходил. И кто победил. И какую взял добычу. И еще, куда кто плавал. Про чужие обычаи. Они иногда такие странные! Еще рассказывают о таких землях, которых, наверное и вовсе, нет. Про гарпий. Или про псоглавцев!
– Врут, – сухо ответил путник.
– Наверное. Но интересно же!
Улыбался Эдип, радостно ему было сидеть у костра, пусть случайный знакомец его был мрачен, но Эдип верил – вскоре эта мрачность исчезнет. Да и разве способен человек долго пребывать в печали? Сердце более к радости склонность имеет. Оттого и смеется Эдип – легко, заразительно. Все в отцовском дворце улыбками на его улыбки отвечали, смехом на смех. Не было тьмы в Эдиповом мире, разве что ночная, недолгая, готовая отступить перед рассветом.
– Как зовут тебя? – спросил он путника.
– Аполлон.
– Я – Эдип. Сын царя Полиба.
– Эдип… – Аполлон склонил голову. – Сын царя… да не того царя, которого ты отцом называешь!
– Что такое говоришь ты?!
– Правду. Всегда говорю правду. Проклят я, а за что – не знаю. Сломали, склеили – и вновь отпустили меня правду людям нести. Вот и тебе досталось. Зря ты вышел к моему костру, царевич Эдип!
– Странные речи. Злые слова. Но я прощаю тебя, несчастный человек. Видимо, сердце твое было ранено.
– Мертво.
– Мне жаль.
Он и правда испытывал жалость, этот светловолосый мальчик, так похожий на самого Аполлона. Брат ведь! Неужто поднимется у него рука на брата? Никогда. Пусть шепчет мать, как змея, пусть наполняет ядом пустоту, образовавшуюся под сердцем. Шли годы, накладывали швы на нее, но не заживала рана, только горше ему становилось.