— На каком языке? — спросил Лучников. У Гангута рука как раз летела для вдохновенного внедрения в шевелюру и остановилась на полпути.
— А в самом деле, на каком языке шпарим? Я ведь по-аглицки-то через пень колоду, а он по-русски не тянет. Да это неважно. Главное, что понимали друг друга. Главное — принципиальное согласие. Вот это я по-аглицки сказал — ай эгри.
— Что же он собирается снимать? — осторожно спросил Лучников.
— Да что бы там ни было, любое говно. Надеюсь, не о проблемах ПТУ, не о БАМе, не о сибирском газе. Я на своей тахте, Луч, столько потенции накопил за эти годы, даже этого мерина могу трахнуть. — Он показал на конный памятник Юрию Долгорукому, мимо которого они в этот момент шествовали. — Знал, что не бесцельно валяюсь в своей вони. Когда художник лежит на своей тахте, мир о нем думает. Видиш — вылежал!
— Ты думаешь, отпустит тебя Госкино? — спросил Лучников. Гангут даже задохнулся от мгновенно налетевшей ярости.
— Эти трусы, лжецы, демагоги, взяточники, ханжи, дебилы, самодовольные мизерабли, подонки общества, стукачи, выкидыши сталинизма! — проорал он в состоянии какого-то полуразрыва, будто бы теряя сознание, потом осекся, набрал воздуху полные легкие и закончил почти мягко: — Буду я считаться с этим говном.
Они стояли в этот момент возле главного недействующего входа в историческое здание Моссовета, напротив бронзового Основателя. Милиционер поблизости с любопытством на них посматривал. Среди стабильных московских неоновых художеств Лучников вдруг заметил странно подвижное, огромное, на четыре этажа, слово «РЫБА». Одна лишь только престраннейшая эта РЫБА пульсировала, сжималась и распрямлялась меж неподвижных вывесок Пешков-стрита.
— Что ж… — проговорил он. — … значит, и ты «намылился», Виталий?
Гангут потащил вверх «молнию» куртки, вынул из одного кармана кепку, из другого — шарф.
— А ты никогда, Андрей, не «задавал себе вопроса, почему ты можешь в любой день отправиться в Америку, Африку, в ту же Москву, и почему я, твой сверстник, всю свою жизнь должен чувствовать себя здесь крепостным?
— Я задаю себе этот вопрос ежедневно, — сказал Лучников. — Этот и множество других в таком же роде.
— Ну вот и отдай свой швейцарский паспорт, — пробурчал Гангут. — Замени его на краснокожую паспортину. Тогда получишь ответ на все свои сложные вопросы.
— Какая мощная эта «Рыба», — сказал Лучников, показывая на вывеску. — Посмотри, как она сильно бьется среди московского торжественного спокойствия. Жаль, что я раньше ее не замечал. Удивительная, великолепная, непобедимая «Рыба».