Два глаза, смотрящие сквозь отверстия в измазюканных бальзамом капустных листьях, и ещё одно отверстие, через которое в рот поступает пища — вот и все, чем Дон мог полюбоваться, разглядывая свое отражение в бадейке с водой.
Кажется — ему не понравилось. Нет, он ничего не сказал, но слезы в глазах утаить ему не удалось. А, может, он плакал отнюдь не из-за внешности?
Лежал Дон в комнате, а пациентов я принимала на кухне, так что никто о нем и не догадывался. Лишь Мотя как-то заглянул и поинтересовался именем бедолаги. Я ему сказала, как назвался этот парень — егерь и уехал, оставив мне и медвежьего жира, и барсучьего, и немного свежего сотового мёда.
Ну да ладно, в прошлом уже многие тревоги, а сегодня пришла пора удалять с бальзам и капустные листья. Возможно, увидев, что с лицом не всё так уж плохо, мужчина перестанет тосковать и я, наконец, услышу в его голосе хоть какие-то радостные нотки, а то уж очень удручённым он мне кажется.
Конечно, мои снадобья здорово слиплось с бородой, но я знаю, как с этим справиться. Все будет хорошо.
Орнелла.
Второй раз в жизни я шла днём по городу в платье простолюдинки. Для правдоподобия, мой непритязательный туалет был дополнен корзинкой для покупок, а волосы, которые утром фрейлины старательно уложили, спрятаны под платок.
Сердце тревожно колотилось от понимания того, каким опасностям я подвергаюсь из-за своего нетерпения. Во-первых, прохожие узнавали во мне Улю, и это грозило приглашением к постели больного. Во-вторых, встреча с кузнецом грозила неприятностями совсем другого свойства, а задавать ему трёпку мне больше не хотелось. И, наконец, если Сонька оставила в моей причёске хотя бы одну драгоценность, когда меняла заколки, готовя к выходу, а платок спадёт… скорее всего, примут за воровку, что не обещает ничего приятного.
Но какая-то непонятная тревога погнала меня к сестре с риском быть разоблачённой. Я не узнавала холодную и расчётливую себя.
Неприятностей, однако, не случилось. Никому не было до меня никакого дела, и это тоже поднимало в глубине души какое-то непонятное раздражение: вот идет наследница престола, а её не узнают на улицах столичного города. Кругом равнодушные лица. Никто не расступается, давая дорогу. Хотя, это ведь хорошо, — одёрнула я себя.
Сыр, ветчина и свежие булочки порадуют сестру, поэтому зайти в несколько попутных лавок я за труд не сочла, и пекарь не взял с меня денег, зато от себя прибавил кулёк пряников и казал, что Галочка уже совсем поправилась. Это, получается, Улин клиент.
«Узнали» меня и на воротах, и привычно трудоустроили. Опять заноза в ладони. Везёт мне на них. Саквояжик сестрицы, оставленный в доме цирюльника, был извлечён со дна корзинки и несложная операция заняла всего несколько секунд. После этого идти стало тяжелей, потому что несколько луковиц и две полноценные мужские двуручные пригоршни молодой картошки безапеляционно перекочевали всю в ту же корзинку.