В типи вспыхивает огонь — и начинает биться живое сердце дома.
Я скидываю рукавицы; мне хочется сунуть руки в пламя, как в воду — кажется, кровь в пальцах превратилась в острые льдинки. Белый Лось вешает на крючок медный чайник, набитый снегом.
— Хочешь вареного мяса? — говорю я и вытаскиваю из-под полости горшок. Пока нас не было, типи промерзла насквозь, не помог даже вал снега на пологе: отвар в горшке обмелел от холода, а куски оленины вмерзли в него, как валуны в оледенелую реку. Белый Лось улыбается.
— Я — великан Подопри-Небо, грызу камни, запиваю вьюгой…
Я разгребаю угли, ставлю горшок на камень очага. Белый Лось кладет на шкуру, присыпанную снегом, большой кусок мерзлой оленьей грудинки.
— Нет, это возьми себе, — говорю я. — Возьми для своей жены. Младенец у нее внутри будет есть мясо вместе с ней. А остальное отнесешь моим старикам. Скажешь моей сестренке, Весенней Заре, что я благословил это мясо: тот, кто его съест, станет сильным и прекрасным, как олень.
Белый Лось кивает. Спрашивает:
— А что останется тебе?
— А ты когда-нибудь слыхал, чтобы шаман умер от голода? — смеюсь я. — Ты же видишь, у меня есть запасы. И потом — мне принесут еды, а вам — нет.
Чайник закипает, пена плещет на угли. Я бросаю в кипяток горсть чая.
— Видишь, — говорю я, — мясо, чай и табак у меня есть всегда. Я богат, потому что так хотят духи.
Белый Лось качает головой.
— Если бы Гнус вытащил кого-нибудь из мира мертвых, он бы взял за это десяток живых оленей или связку лисьих шкур, — говорит Белый Лось. — А потом жаловался бы на бедность, на то, что мох курит и жует толченую кору. Побоялся бы хвастаться богатством, чтобы ни духи, ни люди не позавидовали и не позарились…
— Я не боюсь ни людей, ни духов, — говорю я.
— Потому что твое богатство — это смешная история, — хмыкает Белый Лось. — Выдуманная для забавы. А настоящее богатство — твоя шаманская сила. Честная сила.
— Задабриваешь меня, как опасного чужака, — смеюсь я и протягиваю ему трубку.
— Прости, брат, — говорит он грустно. — Ты же знаешь, сегодня я не могу курить и болтать с тобой. Мне жаль. Вели своим волкам охранять тебя от тварей Гнуса — не забудь. Он клялся сожрать тебя с костями. Вдруг натравит на тебя что-нибудь, когда ты заснешь?
— Поезжай к жене, — говорю я. — Гнус не слаб, но силен, как человек. Поверь, ничего страшного не произойдет.
— Все равно я беспокоюсь, — говорит Белый Лось. — Когда ты спишь, твоя душа всемогуща в семи белых землях, над ними и под ними, а тело уязвимо.
Я ободряюще киваю, наливаю чая. Он отхлебывает — большим глотком, почти кипящего, не чувствуя обжигающего жара кипятка — и ставит кружку на поставец. Я сижу рядом на корточках и смотрю в огонь.