ад, любое детство. Порой люди уверяют, что их детство было счастливым, а на самом деле оно было адом. Чем человек старше, тем чаще он уверяет, будто детство у него было счастливым, хотя на самом деле оно было сплошным адом. Ад — это не то, что ожидает нас впереди, сказал Регер, а то, что осталось уже позади, ибо ад — это детство. Каких же сил стоило мне выбраться из ада, сказал он мне вчера. Пока родители были живы, я оставался в аду. Они мешали мне и всему, что существовало во мне. Они чуть не до смерти замучили меня своей опекой, создав постоянно действующий механизм порабощения. Родителям пришлось умереть, чтобы я смог жить, с их смертью я ожил. В конечном счете, меня пробудила к жизни именно музыка, сказал вчера Регер. Но я не мог и не хотел становиться человеком творческим, тем более артистом, во всяком случае, не хотел ни сочинять, ни исполнять музыку, моим уделом стала критика. Я сочетаю в себе критическое и творческое начала, сказал Регер, всю жизнь я старался сочетать в себе оба этих начала, критическое и творческое. Так было с самого детства, диктовалось самими обстоятельствами моей биографии. Я человек творческий, но одновременно чувствую у себя критический ум, таким образом, я как бы объединяю в себе автора, исполнителя и критика. Именно в трех этих качествах - как автор, исполнитель и критик — я и работаю для Таймс. Свои газетные музыковедческие заметки я считаю художественными произведениями, а в качестве их автора я как бы одновременно являюсь и музыкантом, и критиком, и писателем. Я получаю наслаждение от сознания того, что, будучи автором художественных миниатюр, создаваемых для Таймс, я одновременно являюсь и музыкантом, и критиком, и писателем. Тем самым в отличие от прочих музыкантов я не остаюсь только музыкантом, в отличие от прочих писателей я не остаюсь только писателем, а действительно объединяю в одном лице творческие ипостаси музыканта, писатели и критика. Я и впрямь испытываю величайшее удовольствие от того, что, занимаясь одним и тем же делом, работаю в столь различных сферах творчества. Видимо, это особый дар, обращаясь к конкретной сфере творчества, не раствориться в ней целиком, а сохранять свою самобытность, причем делать это совершенно сознательно, отдавая себе полный отчет в стремлении к творческой разноплановости. Эта творческая разноплановость делает меня счастливым. Вот уже более тридцати лет я могу считать себя счастливым человеком, хотя по своей натуре я не приспособлен для того, чтобы быть счастливым, сказал вчера Регер. Впрочем, даже самый разнесчастный человек может стать вполне счастливым, когда речь идет о том, что называется его