Голубое и розовое (Бруштейн) - страница 11
ЛИДИЯ ДМИТРИЕВНА. Здравствуйте, медам! Анна Ивановна, попрошу приседания…
Таперша играет, Лидия Дмитриевна, напевая, проделывает вместе с девочками все упражнения.
Раз, и два, и три, и…
ЖЕНЯ (тихо Марусе). Ну, дальше, дальше! «Тарас заманил Андрия далеко…» Ну?
МАРУСЯ (тихо). Да, и вот, понимаешь, они, только они двое и остались. Андрий испугался ужасно, а Тарас ему говорит с насмешкой так: «Ага! Попался! Не помогли тебе твои ляхи!»
ЖЕНЯ. Ой! Ну, а дальше?
МОПСЯ. Тише, медам. Кто там шепчет? Шапиро, опять вы?
ЛИДИЯ ДМИТРИЕВНА. Раз, и два, и три, и…
МАРУСЯ. Тут Тарас ему говорит: «Раз ты мой сын — ну, значит, я тебя убью».
В дверях актового зала появляется инспектриса Жозефина Игнатьевна Воронец (Ворона). Вид у нее зловещий. Когда она входит, всегда кажется, что сейчас она прокаркает беду, что несчастье притаилось в складках траурного платья, облекающего ее тощую фигуру, в тальмочке, болтающейся на ее плечах, даже в гладенькой, прилизанной голове, на макушке которой аккуратненький бубличек волос.
ВОРОНА (стоя в дверях, возвещает). Елизавета Александровна!..
В дверях появляется начальница Сивова (Сивка). Тяжелая, грузная старуха, будто без шеи и без ног, она производит такое впечатление, словно у нее голова воткнута прямо в туловище, а туловище поставлено прямо на пол. При этом она сама себя видит, наверное, такою, какой она была лет сорок тому назад: все ее движения, жесты и выражение лица были бы уместны для очень юной, очень хрупкой, очень нежной девушки. Сивка тоже в синем шелковом переливчатом платье. На груди бриллиантовая брошь. Подмышкой беленькая собачка. При входе Сивки все девочки приседают в глубоком реверансе.
СИВКА (недовольно). Как нехорошо! Нестройно как!
ВОРОНА (мрачно каркает). Ужасно! Ужасно!
СИВКА (обращаясь к Вороне). Жозефина Игнатьевна, пожалуйста.
ВОРОНА (девочкам). Стоять, как стояли! Буду измерять! (Ходит по рядам от одной девочки к другой, измеряя складным сантиметром расстояние от юбки до пола.) Звягина — двадцать восемь. Хорошо. Певцова — двадцать восемь. Правильно. Аверкиева… Мусаева… Ярошенко — тридцать два. Елизавета Александровна, у Ярошенко — тридцать два!
СИВКА. Ай-ай-ай! Как неприлично! Ведь правило — двадцать восемь!
ЯРОШЕНКО. Елизавета Александровна, у меня двадцать восемь и было, только, верно, я расту.
СИВКА. Вот и нехорошо… неаккуратно!
ВОРОНА. Безобразие! Срам! Коленки видны! Скажите вашей маме, чтоб к завтрему было прилично. (Продолжает измерять дальше.)
СИВКА. Дети, а какой у вас сейчас урок? Вот (показывает на Женю), вот вы, девочка, скажите.