Голубое и розовое - Александра Яковлевна Бруштейн

Голубое и розовое

Пьеса в четырех действиях.Авторская обработка для самодеятельного театра.Пьеса «Голубое и розовое» впервые поставлена в Третьем Московском театре для детей в 1936 году.Иллюстрации — фотоснимки спектакля «Голубое и розовое», поставленного театральной студией Бауманского детского дома культуры в Москве. (Постановка С. В. Серпинского. Фото В. А. Бабст.) Разрешено ГРК № 59/37 8/VI 1939 г.

Читать Голубое и розовое (Бруштейн) полностью

От автора

Бывают страшные сны. Например: гонится за тобой кто-то враждебный и страшный, настигает, дышит в затылок, хочет схватить… Какая радость — проснувшись, увидеть доброжелательные знакомые обои, услышать братский голос радиодиктора, начинающего новый день! И какой вздох облегчения: «Это был сон!»

Такие сны знаю и я. И самый страшный из них: мне снится гимназия, в которой я училась ребенком.

Мне снится, что мама ведет меня на приемный экзамен в гимназию. Я — маленькая, мне восемь лет, но в этот день я — старая и безрадостная, как моя бабушка. Я так боюсь предстоящего мне экзамена, что меня даже тошнит. Я сжимаю мамину руку — мама отвечает мне, но ее пожатье говорит о том, что и она боится за меня до дурноты.

Нас провожает до гимназии Марк Исаевич — студент, подготовивший меня к экзамену. Я знаю, что Марк Исаевич очень смелый человек. Его выслали в наш город под надзор полиции за то, что он бунтовал вместе с другими студентами против царя. Казаки разогнали их демонстрацию, топча их копытами коней, избивая нагайками. Но сегодня Марк Исаевич тоже волнуется за меня.

И даже лавочница, у которой мама покупает мне тетрадку и карандаш, смотрит на меня с состраданием и дает мне бесплатно замечательную картинку, на которой изящная дамская ручка держит двумя пальцами букет роз и незабудок.

До угла нашей улицы меня провожает еще Стаська, дочь нашего дворника. Она мне завидует — она никогда не попадет в гимназию. Платить за учение ее отец не может, а на казенный счет дворницких детей не принимают. Стаська очень способная — Марк Исаевич занимается с нею бесплатно. Прощаясь со Стаськой, я говорю тихонько:

— Если меня примут, я тебе все, все буду рассказывать, что в гимназии учат.

Но сама-то я совсем не уверена в том, что меня примут.

По программе девочки, экзаменующиеся, как я, в приготовительный класс, должны только «уметь списывать с книги и считать до ста». Но это — программа для всех. А для меня — еврейской девочки — твердой программы нет. Я должна знать все, о чем бы меня ни спросили, а спросить меня экзаменаторы могут, о чем им вздумается. И я иду экзаменоваться в приготовительный класс, подготовленная Марком Исаевичем, как в третий. При этом я холодею от ужаса: а вдруг меня спросят что-нибудь, как в четвертый? Мысленно я повторяю себе, что такое первый меридиан, чем торгует город Бенарес в Индии, каков признак делимости на три и какие дети были у русского князя Всеволода Третьего Большое Гнездо…

Мы подходим к большому мрачному зданию. Стрельчатые окна его больше чем до половины замазаны белой масляной краской. Они смотрят на мир непроницаемо и отчужденно, как покрытые бельмом глаза базарных слепцов. И ни одна раскрытая форточка, ни один выставленный на солнце цветок, ни одно выглянувшее лицо не нарушают их мертвого однообразия.