Все изменилось, сначала померкло, потом совсем потеряло цвет, а теперь он еле улавливал очертания окружающих предметов. Он ненавидел слово «депрессия», придуманное для бездельников, не способных по-другому смириться с собственным провалом. Заканчивалась энергия, замедлялся темп, приходилось искать способы вновь почувствовать вкус к обычным вещам.
На этот раз все было сложнее. Он уже не мог выйти на улицу и просто пройтись пешком, не мог водить машину, не пользовался телефоном и почти не спал. Еще несколько дней назад он мог смеяться, пить, употреблять таблетки и порошки, говорить об Аль Пачино, злиться. Он точно помнил, что как минимум дважды за последнее время чувствовал себя счастливым. Теперь ничто не пробуждало в нем привычные эмоции. Он бесконечно перебирал в голове фрагменты собственной жизни, воскрешая прошлые события. Как врач, который тыкает иголкой в отнявшиеся ноги пациента: «А здесь, а здесь чувствуете что-нибудь?» — «Ничего, доктор, ничего».
Голос Мадлен показался ему таким же чужим, как и все остальное.
— У тебя виза открыта?
— Есть новости?
— Я нашла Андре Перро. Он ждет тебя у себя дома в Париже.
— Ты говорила с ним? — растерялся он. — Я имею в виду, старик в себе? Сколько ему лет?
Она рассмеялась. Ей было приятно взволновать его, завладеть вниманием, вновь превратиться в необходимость, пусть и ненадолго.
— Алекс, он совершенно здоров, судя по нашей беседе, далек от старческого маразма и обладает прекрасной памятью.
— Он знает что-нибудь об Иване? Дед жив?
— Слушай, мы договорились о встрече, ему есть что тебе рассказать. Я перезвоню. У меня люди в приемной.
— Ты полетишь со мной? — он сам удивился собственному вопросу.
— Ты хочешь, чтобы я полетела?
— Если сможешь…
Она помолчала. Возможно, ждала, что он добавит что-то еще. Слишком много недосказанности.
— Знаешь, я тут недавно вспоминала, как мы сбежали туда вместе в первый раз.
— Я помню, — он устало прикрыл глаза, — твой багаж потерялся. Ты ехала к себе домой на два дня и везла чемодан нарядов.
— Я думала о другом.
Он почувствовал, как тонкий, только что образовавшийся лед под его ногами трескается и он медленно проваливается в ледяную равнодушную воду.
Тяжесть, скопившаяся в груди, тянула его вниз. Он начал жалеть, что позвал Мадлен с собой.
— Ну что, летим завтра? — бодро сказал он.
— Я закажу билеты, — она вздохнула.
* * *
В день отъезда он позвонил Наташе. Она появилась в гостиничном номере на час позже, чем обещала, с остатками булки в руке. Наташа постоянно испытывала голод — в дороге, на съемках, в гостях. В ее сумке валялись фантики от конфет, крошки от кондитерских изделий и огрызки фруктов. Он никогда не понимал, как при столь нездоровом аппетите она оставалась такой худой. Александр посмотрел на часы. Мадлен заедет через сорок минут. Наташа доела булку, опустошила пакет с орешками, и они занялись сексом.