Танька
чуть было не
задохнулась
от возмущения,
но поймав
умоляющий
Олежкин
взгляд, нервно
спросила:
— А можно
мы сами укол
сделаем? Вот
тетя Надя — она
умеет это
делать
хорошо, вы нам
только шприц
наполните
лекарством,
будьте добры?
— Не
положено! —
насупилась
«врач». —
Вызвали скорую,
дак
подчиняйтесь
инструкциям,
нечево! —
Давайте
ложьте
больного на
кровать!
Но
Танька
сильнее
прижала
Олежку к себе
и не
сдержалась:
— Да вы же
пьяные в
жопу!
Лицо
врачихи
побагровело:
— Гуля! —
приказала
она
медсестре, —
поворачиваем!
Мы сюда не за
оскорблениями
приехали! Они
думают, мы
развлекаемся
тут по ночам!
Мы ж-ж-жызни
спасаем, а
они нас...
—
Девочки,
девочки,
миленькие! —
взмолилась тетя
Надя. — Да вы не
сердитесь на
Таньку,
расстроенная
она, сама уж
третью ночь
не спит, а
Олегу совсем
плохо, ну
пожалуйста,
сделайте
хоть что-нибудь...
— Эх! —
сокрушенно
покачала
головой
врачиха. — Не
позволила б я
каждой сучке
меня оскорблять,
и если б не
было на мне
этого белого
халата... — она
оттянула халат
перед собой
за пуговицу,
словно
демонстрируя
беременность.
«Что-то
не вижу, чтоб
он белый был», —
хотела съязвить
Танька, но
услышала
«внутренний
голос»: «Молчи!
Не время
сейчас!»
Остановив
порыв
поругаться,
она
попросила
тихо:
—
Сделайте ему
укол.
Пожалуйста, —
Танька осторожно
передвинула
Олежку на
простыни и слезла
с кровати.
Медсестра
Гуля
протерла
руки
смоченным в спирте
тампоном.
«Значит,
инструкции
таки соблюдают»,
— подумала
все еще злая
Танька. Гуля
вскрыла
ампулу,
наполнила
шприц
прозрачной
жидкостью и
приблизилась
к Олежкиной кровати.
Танька
аккуратно
повернула
его на бок и
спустила
штаны
ситцевой
пижамы ниже, стараясь
не смотреть
на
обнаженный
участок тела.
Медсестра
прищурила
сначала один
глаз, потом
другой:
— Э... а
куда
колоть-то? —
спросила она
басом.
Танька
взглянула на
медсестру,
ожидая увидеть
трясущиеся
руки, но они
были тверды,
как кремни,
напряженный
шприц застыл
в них неподвижно.
И перевела
взгляд на
ягодицы брата.
Все
происходящее
и без того
походило на
нелепый
кошмар,
казалось, что
она вот-вот
проснется — и
не будет тут
никаких
пьяных
медичек, ни
их жуткого
чемодана со
страшными
ампулами и
шприцами, ни
заплаканных
глаз тети
Нади, а
Олежка будет
рядом —
красивый,
веселый и
полный
физических
сил. Но то, что
она увидела
поверх спущенной
пижамы,
оказалось
страшнее
любого ужаса.
Часть плоти,
которую у
младшего
брата она не
видела,
пожалуй, с
тех пор, как
он начал
купаться
самостоятельно,
выгоняя их с
мамой за
дверь ванной
с криком «Я
сам!», та самая
часть, что
помнилась ей
гладкой, розовой,
нежной и
пухленькой
попкой,
теперь представляла
совсем иное
зрелище.
Такое, от которого
у Таньки
моментально
поплыло перед
глазами,
горло сжал
спазм. Плоти
на том месте
просто не
было вообще.
Была кость, обтянутая
кожей,
пораженной
пролежнями и
синяками,
поверх
которых
отпечатались
следы сотен
иголок.