Амалия взглянула на свои изящные часики, подумала, что время у нее еще есть и его более чем достаточно, и, взяв такси, велела отвезти себя в Сен-Клу, пригород Парижа, где жила Жанна.
Некоторые дома похожи на своих обитателей, другие на них совсем не похожи, и, едва увидев уютный домик с очаровательным ухоженным садиком, Амалия задалась вопросом, насколько сестра Лили Понс будет напоминать свое жилище.
«Может быть, это окажется приятная хлопотливая дама средних лет, у которой в кухне все начищено и блестит, а в комнатах ни пылинки… А может быть, этот прелестный домик, розы и герань только нечто вроде благопристойной маски, скрывающей не слишком приятное лицо».
Амалии хватило одного взгляда на Жанну Понс, чтобы со вздохом убедиться в том, что второе предположение оказалось ближе к истине. Есть люди, у которых на лбу словно написано: нам всю жизнь не везло, а когда наконец повезло, было уже слишком поздно, мы очерствели, озлобились на весь белый свет, и нам в общем-то нравится пребывать в этом состоянии. Когда человек привык считать, что все вокруг сволочи, как-то само собой подразумевается, что он забрался на недосягаемую высоту, чтобы их судить, а любая высота, даже воображаемая, всегда льстит самолюбию, и спуститься с нее чертовски нелегко.
– Вы из газеты? – спросила Жанна, недружелюбно буравя Амалию своими крошечными глазками.
– Я помогаю расследованию.
– И вы хотите, чтобы я в это поверила?
– Позвоните комиссару Бюсси или инспектору Лемье и спросите у них. Они подтвердят.
Жанна засопела еще неприязненнее.
– Сейчас в полицию, – объявила она, – берут непонятно кого!
У нее были грубые черты лица – грубые от природы и не облагороженные ни мыслью, ни стремлением к образованию. И Амалию ничуть не удивило, что в комнате, где они разговаривали, не было ни одной книги. Только пара газет на столе, засаленная тетрадь с какими-то расчетами, и все. В самом темном углу тускло отсвечивали стеклами несколько фотографий в рамках, которые словно нарочно установили так, чтобы их почти не было видно. Зато скатерть на большом столе была в идеальном состоянии, а сложная вышивка, покрывавшая ее поверхность, наверняка заняла не одну неделю и даже не один месяц.
– И вообще, я уже разговаривала с комиссаром, – продолжала Жанна. – Некоторые думают, что у таких людей, как я, полно времени для досужих разговоров…
Амалию так и подмывало встать и уйти, но она не могла этого сделать. Зато – строго между нами, друг читатель, – моя героиня стала понимать, почему Делотры так упорно боролись за то, чтобы Жанне из наследства их брата не перепало ни сантима. Не скажу, чтобы Амалия стала оправдывать их действия, но, во всяком случае, она перестала их осуждать.