— Нет. Я не одобряю мстительность.
Люсия посмотрела на зеленые деревья, на маленького мальчика, который вприпрыжку бежал по лужайке за мячиком, и вздохнула:
— Разумеется, вы на стороне Гая и сочувствуете ему. Вы никогда, никогда не поймете, что заставило меня уйти от него.
— Какое это имеет значение? Какая вам разница — пойму я или нет? Я думаю прежде всего о девочках. Вас они тоже должны заботить в первую очередь — особенно сейчас, когда Джейн в больнице. Но, Люсия, разве вы не понимали, уходя из дома, что такое может случиться? Что вам не избежать осложнений в отношениях с детьми?
Люсия повернулась и посмотрела с открытым презрением в бесцветное, заурядное лицо гувернантки.
— О, вы все так четко раскладываете по полочкам, как в математике! — воскликнула она. — Вы, конечно, правы, я не спорю, потому что дважды два — всегда четыре. А вам, наверное, кажется, что я думаю, будто дважды два — три. Разумеется, я знала, что разлука с детьми разобьет мне сердце, но я дошла до последней черты отчаяния и не могла больше оставаться с Гаем.
— Но ведь если бы вы не встретили Чарльза, могли бы до сих пор быть вместе со своей семьей.
— Да, наверное. Приговоренная к жизни, полной самоотречения. Кстати, в последний момент я предложила Гаю компромисс: сказала, что останусь, если наши супружеские отношения прекратятся, но он на это не согласился.
Элизабет нервно поерзала. Она чувствовала себя крайне неловко, когда речь заходила об интимных отношениях.
— Ну что теперь об этом говорить, — пробормотала она. — Дело сделано. Сейчас главное — уберечь детей от неприятных последствий.
— Гай, видимо, считает, что им полезно быть в изоляции от матери?
Элизабет опустила взгляд на сумочку, лежавшую у нее на коленях; в глазах ее мелькнула тревога.
— Да, он считает, что пока так лучше. Когда вы выйдете замуж, все будет по-другому.
— А вы хоть понимаете, что до вынесения решения суда может пройти целый год?
— Ну, год — это еще не так много.
— Что вы такое говорите, Элизабет! Да это же вечность, особенно для детей. Это целых три семестра в школе. И все это время они не получат от меня даже письма! Гай запретил мне писать им. Это просто чудовищно, вы же должны это понимать!
— Люсия, послушайте, я ему говорила, что он действует слишком строго, но он ничего не хочет слушать. Гай считает, что, если бы вы любили детей, никогда бы их не бросили, и убежден, что ради спокойствия самих девочек вам следует воздержаться от общения с ними. По правде говоря, фамилия «Грин» действует на него, как красная тряпка на быка. Он даже думать не хочет, что девочки станут выводить на конвертах слова «миссис Грин», говорит, что это неприлично, и потом, он уверен, что дети гораздо быстрее успокоятся и забудут вас, если вы не будете им напоминать о себе.