— Ты не собираешься меня бить?
— Это ты должен меня побить. Но я не знал. Мне только сегодня утром Росита сказала, что сеньорита твоя дочь. Почему ты мне вчера не сказал, что это твой ребенок? Я даже не знал, что у тебя есть ребенок. И такая красавица…
— Рудольфо, произошла ошибка…
— И это моя ошибка. Ты, должно быть, думаешь, ну что он за человек — отказать и услуге старому другу и его ребенку?
— Но…
Рудольфо поднял руку:
— Никаких «но». Ну, шестьсот песет, — пожал он плечами, — не растут на деревьях, но и не разорят меня.
— Рудольфо…
— Друг мой, еще одно слово, и я буду думать, что ты меня не простил. Заходи, давай вместе выпьем коньяку…
Невозможно. Он отказывался выслушать правду, а Джордж не собирался ее запихивать ему в глотку. Он попросил слабым голосом:
— Мне лучше кофе.
Рудольфо пошел крикнуть, чтобы принесли кофе, а Джордж уселся на один из табуретов у бара и зажег сигарету. Когда вернулся Рудольфо, он сказал:
— Ты получишь свои деньги назад. Мы можем послать телеграмму в Лондон…
— Придется ехать в Сан-Антонио, чтобы послать телеграмму.
— Да, правильно. Как ты считаешь, сколько дней на нее уйдет?
Рудольфо неопределенно пожал плечами:
— Два-три дня. Может, неделя. Это не важно. Ради шестисот песет я могу подождать и неделю.
— Ты хороший человек, Рудольфо.
— Но я умею сердиться. Ты знаешь, что я умею сердиться.
— Все равно ты хороший человек.
Кофе принесла Росита — нечаянный источник всех неприятностей. Джордж смотрел, как она ставила крошечные чашки, и говорил себе, что по уши погряз в обмане. И еще он понял, с небольшим замиранием сердца, что уже незачем просить Рудольфо о еще одном одолжении. Если Селина должна оставаться дочерью Джорджа, то не было никакого смысла в том, чтобы ей перебираться в гостиницу в Кала-Фуэрте.
Селину разбудила Перл. Она всю ночь прогуляла, устала от охоты, и ей нужно было мягкое местечко, чтобы поспать. Она вошла в «Каза Барко» через террасу, легко вскарабкалась по лестнице на галерею и почти беззвучно запрыгнула на кровать. Селина открыла глаза и посмотрела прямо в белую усатую морду Перл. Глаза у Перл были зеленые, как нефрит, темные зрачки от удовольствия сузились. Она немного собрала простыни, устраивая себе гнездышко, а затем устроила свое пушистое тельце в изгибе тела Селины и заснула.
Селина повернулась на другой бок и туг же заснула.
Во второй раз ее разбудили намного грубее:
— Давайте же, пора вставать. Одиннадцать часов. Ну, давайте же.
Ее потрясли, и когда она открыла глаза, на краю кровати сидел Джордж Дайер.
— Пора просыпаться, — снова сказал он.