* * *
Софи и на этот раз не вполне отдавала себе отчет, как очутилась в постели, хотя голова у нее была более ясная, чем тогда, и признаков похмелья не замечалось. Она спала, убаюканная шепотом и шелестом, и словно плыла в лодке. Среди многообразных снов, скользивших мимо нее, как виды речных берегов, мелькнул однажды и Филипп, — он махал ей, глядя печальным взором, но ничего не сказал.
Филипп и Клеменс, подумалось ей. Поняли бы они друг друга или нет? И пока она, еще лежа в постели, рассеянно жевала свежую утреннюю булочку, на нее надвинулось и это воспоминание, оно причиняло боль, но было всего лишь воспоминанием, а значит, все это случилось, как случилось, и ничего больше изменить нельзя.
Филипп был у нее первым любовником, оказавшимся моложе ее. Не намного, но два-три года разницы между ними все-таки были.
Их связь началась в то время, когда вошло в моду устраивать дискуссии после спектакля. Ей довелось играть в нескольких пьесах с недвусмысленной социальной тенденцией, вызвавших споры. Труппа, в которой она тогда состояла, ставила серьезные пьесы и выступала преимущественно в университетских городах. И так уж повелось, что актеры после спектакля тоже подсаживались к желающим подискутировать, собиравшимся небольшим кружком, и сидели — иной раз до поздней ночи.
В этих зачастую совсем молодых сравнительно с нею людях Софи особенно поражала их нескрываемая озабоченность судьбами других людей, да и всего человечества в целом. Их речи, лица подчас дышали таким энтузиазмом, что Софи не могла оставаться равнодушной.
Ей самой до того времени не приходило в голову, что ее собственная материальная и духовная ситуация обусловлена определенной системой, она была далека от того, чтобы возлагать ответственность за те или иные события своей жизни на какие-либо обстоятельства, кроме сугубо личных. Теперь же у нее, как сама она шутя говорила, словно открылись глаза, и ее почти детская любознательность, ее наивная вера в увлекательные модели мира вызвали симпатию к ней даже у самых молодых, — для них не было большего удовольствия, чем просвещать ее, называть ей книги и статьи, которых она все равно не читала, ибо чаще всего довольствовалась тем, что ее жизненный опыт находил себе подтверждение у других и был сочтен ими достаточно показательным.
Какое-то время она позволяла выставлять себя напоказ как человека, чья молодость была загублена, испоганена обществом, из которого она вышла, но вскоре устыдилась и вернулась к прежнему своему убеждению, что ее судьбу направляли все же ее собственные дух и тело, если ее вообще можно было направлять. И что она по собственной воле отважилась на некоторые поступки, с которыми обществу потом пришлось примириться.