В остальном вечер прошел без приключений. С трудом расслабив лицевые мышцы, сведенные судорогой, долженствовавших изображать улыбку, Франсуаз сидела на заднем сидении такси, глядя в затылок Марселю, на сей раз разместившемуся рядом с шофером.
Напряжение не оставляло ее, и дело было не только в усталости, но и в сознании совершенного ею маленького предательства.
Больше всего Франсуаз досаждало именно мелочность ее поступка. Столько времени сдерживаться, проявлять любовь и участие, утешать и стараться отвлечь, столько времени скрывать свою ревность и страх, — и все это ради того, чтобы сорваться в последний момент. В последний? А почему собственно? Неужели это что-то меняет? Ведь Марсель не идиот, считающий до сих пор, что у Франсуаз были хоть какие-то основания хорошо относиться к этой русской алкоголичке-любительнице?
Она зябко передернула плечами и ткнулась носом в воротник своей меховой накидки.
Вернувшись домой, Марсель расслабленно опустился в кресло в гостиной. Голова была совершенно пуста, так бывает после завершения какого-нибудь долгого и нудного дела, когда уже некуда спешить и нечем занять себя. Минут десять он просидел почти неподвижно, тупо считая мелкие ромбики на абстрактной картине, висевшей в простенке прямо напротив него. Он проделывал это до тех пор, пока перед глазами не поплыли оранжевые круги.
Безумно хотелось спать, но Франсуаз уже засела в ванной и не выйдет оттуда раньше, чем через полчаса; заснуть раньше нее он чувствовал себя не в праве, особенно сегодня.
Марсель скинул пиджак, развязал узел душившего его галстука, тяжело поднялся и отправился на кухню. Ему не хотелось беспокоить прислугу в этот далеко не ранний час, и он решил сам сварить себе кофе. Марсель принялся изучать содержимое кухонных полок, позвякивая посудой и роняя железные банки, — он никак не мог найти кофе.
Собственная возня страшно его раздражала, он все резче открывал дверцы шкафов, все с большей силой их захлопывал; громыхал столовыми приборами и металлической посудой все яростней и в конце концов одним движением смахнул с одной из полок все ее содержимое, с ужасающим грохотом и звоном раскатившееся по кафельному полу.
Очевидно, это буйство продолжалось, пока он не лишился бы последних сил. Гримаса слепой ненависти исказила лицо Марселя, он бессмысленно сражался с посудой, как в свое время Дон Кихот с ветряными мельницами, и при этом совершенно не представлял себе, зачем он это делает, что именно пытается разрушить.
Вдруг он почувствовал, как кто-то больно сжал ему плечо. Марсель резко обернулся, его рука уже сжалась в кулак, чтобы ударить того, кто осмелился вмешаться в его расправу неизвестно с чем. Он обернулся и оказался лицом к лицу с Франсуаз.