Изредка попадались неблагозвучные особи, и тогда Мариша из дирижера превращалась в настройщика. Она подтягивала или отпускала невидимые струны, добивалась приятного звучания. В эти игры Мариша могла играть часами, они ей не надоедали и не утомляли ничуть.
По дорожке сквера шел человек с жутким дребезжащим звуком. Только Мариша собралась настроить его, как он настроился сам. Мариша удивилась – такого никогда не бывало за все те пять или семь лет, что она играет в эту игру. Немного погодя то же случилось снова. На этот раз она успела заметить, кто настроил прохожего: в беседке сидел старичок и, уставившись на человека, водил в воздухе большим пальцем.
– Вау! – обрадовалась Мариша, – еще один настройщик! Старичок ей понравился и звуком, и видом. Она поднялась в беседку по деревянным ступенькам, села на лавку и решила немножко пошалить. Только старик нацелил палец на скрипучую девчонку с портфелем, Мариша р-раз – и настроила ее. Старичок оторопел. Когда он нацелился на дисгармоничного дяденьку, Мариша снова успела первая.
– Кто? – прошептал старичок, – кто это делает?
– Я! – отозвалась Мариша. И спросила звонко – Вы их тоже слышите?
– Нет, – ответил старичок, – я их вижу.
Иван Зорин. Гамбургский счет г. Москва. Россия
Творческий кризис у Леопольда Лялина затянулся, уже год дальше первого абзаца дело не шло. Лялин был трудяга, большую часть жизни провел за письменным столом, и раньше таких перерывов не допускал, но теперь, за что бы он ни взялся, все казалось ему пустым и никчемным. «Переутомление, – гладила жена его седые волосы. – Надо отдохнуть». Лялин кивал, убирая ее руку, глядел на свои книги, томившиеся за стеклом, думая, что из написанного им можно сложить вавилонскую башню, и не находил в себе смелости открыть ни страницы. «Верно, ерунда, – вздыхал он про себя. – Такая же, как у всех». В своем кабинете ему стало вдруг все непривычно, точно он оказался в чужой, неприветливой стране, не находя себе места, он бесцельно бродил из угла в угол, измеряя время выкуренными сигаретами, листал журналы, пробегая глазами статьи, представлял, чем сейчас занимались их авторы, со многими из которых был на короткой ноге, смеялся, прочитывая их фамилии справа налево, долго глядел в окно, где в бесполезной маяте носились облака, пока измученный скукой, ни засыпал в глубоком кожаном кресле. В душе Лялин считал себя талантливым, и Лиля разделяла его мнение. «Твои лучшие романы еще впереди!» – в последнее время поддерживала она мужа, не замечая скрытой здесь двусмысленности, и Лялин опять косился на темневшие полки, нависавшие, как гильотина. Женился он поздно, когда уже отметил полувековой юбилей, взял молодую, с тонким вкусом, влюбленную в его творчество, и был с нею счастлив, считая ее наградой за свой каторжный труд. Лиля чувствовала мужа, как себя, была ему предана, и теперь, читая на лице черные мысли, старалась его отвлечь: