Всё ещё 30 июня
Вот так я уговаривала себя, но мои самовнушения действовали плохо — чувство тревоги росло. Следующий вечер прошёл немного хуже предыдущего.
Мистер Лумис попросил меня поиграть на пианино.
Он опять сидел в отцовском кресле в гостиной, освещаемой двумя лампами. Поиграть на пианино? Ну что ж, в некотором смысле это лучше, чем чтение, потому что я более или менее уверена, что он будет слушать — ведь ему нравилась моя игра раньше. Трудности были чисто технического свойства и опять-таки, наверно, не имели такого уж большого значения. Во-первых, я устала, а играть на пианино гораздо труднее, чем читать книжку. Во-вторых, я вынуждена сидеть к слушателю спиной, и это меня напрягало почему-то больше всего.
Неужели я боялась, что он подкрадётся и накинется на меня сзади? Нет, я не думала, что он на это способен; и всё же на первой пьесе, сонатине Клементи, меня так и подмывало оглянуться через плечо, и я играла очень тихо, чтобы услышать малейший шум за спиной. Ну и в результате наваляла такого... Словом, там было больше фальшивых нот, чем правильных. Я решила исправиться и следующим номером выбрала медленное и лёгкое Andante Геллера из «Лёгких пьес» — его я знала почти наизусть — и сосредоточилась на исполнении. Пьеса довольно длинная, я делала все повторения, и всё шло хорошо, когда вдруг из-за спины донёсся стук трости. Трость стукнула дважды — резко и отчётливо, и я, потеряв самообладание, развернулась на табурете. Мой единственный слушатель по-прежнему сидел в кресле. Он не двигался. Совсем.
— Что-то не так? — спросил он.
— Ваша трость, — пояснила я. — Я испугалась. Подумала... — Я запнулась, не желая говорить, что же я подумала.
— Трость чуть не упала, — сказал он, — но я успел подхватить её.
Я отвернулась и попыталась опять играть, но теперь руки тряслись так, что у меня вообще ничего не выходило. Непохоже, чтобы трость могла упасть: она была зацеплена за подлокотник, а сверху её придерживала ладонь мистера Лумиса. Вот теперь я разволновалась не на шутку. Попробовала заиграть хорал, но вынуждена была остановиться на половине. Повернулась к слушателю.
— Прошу прощения, — проговорила я. — Не могу больше играть. Устала.
— Устала так быстро?
— Я же работала целый день, — пояснила я. — Наверно, поэтому и устала.
Конечно же, вовсе не поэтому, и он это отлично знал. Я считаю, что он стукнул тростью намеренно, чтобы посмотреть, как я отреагирую. Не знаю, чего он ожидал. Мне даже подумалось, не пытается ли он запугать меня. Но с какой стати? Зачем ему создавать себе лишние трудности?