«Какая трогательность, какое чувство в голосе, — замирал Заман. — Поистине мы, уйгуры, рождены для искусства…»
Тем временем Турдахун подал знак Розаку-баши. Медиатор Розака замелькал над струнами равапа. Быстро проскочив через дастан мукама «Ошак», Розак заиграл маргул (вступление) к следующей части, называемой машрапом — пирушкой. Теперь под управлением Турдахуна дружно зазвучали смычковые — девятиструнный сатар, двухструнный дутар, напоминающий скрипку гиджак, пятиструнные щипковые — большой тамбур и изящный равап, дапы-бубны и флейта-най. Заставляя трепетать сердце, мелодия маргула поднималась все выше и выше, до предела. Музыканты искусно переходили от напева к напеву.
По традиции сейчас нужно было исполнить дастан нагма. Но, как говорится, лучше меньше, да лучше — Турдахун-аннагма решил пропустить дастан и кивнул своему сыну Таливахуну, в ожидании сидевшему с бубном наготове. Таливахун, достойный ученик отца, рассыпал но бубну частую, мелкую дробь.
Погляжу — в этом мире у всех страданий не счесть,
В каждом сердце хоть капля заботы, но есть.
Разве можно беспечных найти средь людей?
Мне душа говорит: очень мало их есть.
Погляжу — для себя хоть и сад, хоть дворец ты создал,
Но покойное место ты только в земле отыскал.
Хувейдо в этом мире веселья почти и не знал,
В его сердце лишь стон унижений звучал…
Машрап — одна из самых почитаемых танцевальных мелодий. И двое танцоров в легких белых широкополых халатах с просторными рукавами выскочили, на сцену, поклонились Ходжаниязу и остальным гостям, а потом вытянулись кверху, приподняв руки. Под четкие, раздельные удары бубна: дум, так, дум, так-так; дум, так, дум, так-так — руки и ноги танцоров, у каждого по-своему, но одновременно и плавно, пришли в движение. Вначале мерные, по-мужски медлительные, эти движения постепенно убыстрялись в такт музыке, и вот танцоры часто-часто засеменили ногами и вдруг мгновенно замерли — затаились, заиграли бровями и глазами, чуть покачиваясь из стороны в сторону.
Напев переменился:
В мир придя, я немало несчастий, обид пережил.
Бесконечные беды достоинства могут лишить.
В бренной жизни своей никаких я богатств не скопил —
Тебя ради, машрап, свое сердце от благ отвратил,
Одержимым я стал, от земного себя отрешил…
Мелодия, как бы обрисовывая движения танцоров, поднималась все выше, заставляла их то кружиться, распустив полы халатов наподобие павлиньих хвостов, то время от времени поочередно касаться земли локтями или коленями.
— Молодцы! — в восторге вскричал Ходжанияз и, не в состоянии сдержать радость, добавил: — Играйте еще!