1
Замана разбудил громкий стук в дверь.
— Заман, Заман! Откройте, говорю!
— Кто? — Не очнувшись ото сна, Заман не в силах был поднять с подушки голову.
— Я, да я же!
Узнав по голосу Сопахуна, Заман быстро вскочил, распахнул дверь.
— Одевайтесь! — Сопахун был взволнован.
— Что случилось? Куда пойдем?
— Ма Чжунин наступает…
— Это точно?
— Точно. Прибыл нарочный от полковника Амата из Астин-Артуша. Да одевайтесь же скорее!
Заман заторопился.
— И что же делать? — спросил он.
— Не знаю. Хаджи-ата вызвал Сабита, Оразбека, Махмута Мухита, еще нескольких. Мы должны быть на месте до их прихода.
— Выходит, Ма Чжунин выступил раньше, чем предполагалось?
— Да, так случилось, вай довва! — вздохнул Сопахун, по привычке употребив кумульское многозначно-выразительное слово «довва». — Как думаете, что будет?
— Не знаю, брат, — Заман разделял его тревогу. — Во всяком случае, положение наше хорошим не назовешь. Два месяца потратили на всякие мелочи. И военной подготовкой не занимались, как нужно бы. Но об этом и заикнуться нельзя.
— Чего же ждать, если у хаджи-ата любимый советчик Хатипахун, ох, довва… — Сопахун прикусил нижнюю губу. Неунывающий рослый силач, добросердечный, открытой души человек, он был беззаветно предан Ходжаниязу, пользовался его доверием, но, несмотря на это, временами изливал Заману свои переживания, вызванные поведением Гази-ходжи, которое он никак не мог одобрить. Вообще, если бы не заступничество Сопахуна, кляузники давным-давно расправились бы с Заманом, а то и устранили совсем. Всего лишь два дня назад Хатипахун доносил: «Пьет вино. Не молится. Не почитает духовных пастырей…» Сопахун не выдержал: «Зачем вы так, Хатипахун? Что плохого он сделал? Где мы найдем другого такого же честного и рассудительного работника?» Ходжанияз, доверяя суждениям Сопахуна, пресек ябедника: «Нехорошо, ахун, грызть человека дела!» Однако после этого Заман не получил ни одного важного поручения.
— Я готов! — Заман прицепил к поясу девятизарядный пистолет.
Подняв с постели спавшего в соседней комнате Рози, они вышли на улицу. Со стороны «Ханской медресе» донесся призыв на предутреннюю молитву.
В это же утро, когда Заман и Сопахун шли к резиденции главы республики, Чжу-шожа, ругаясь на чем свет стоит, еле-еле растолкала недавно уснувших после кутежа, храпевших Юнуса и Турди.
— Ой-ой, что за напасть… — Юнус очнулся, и сердце его от страха ушло в пятки, а глаза испуганно обшарили комнату.
Турди, чуть приподняв веки, захрапел снова.
— Телеграмма, говорю! Телеграмма! — кричала Чжу-шожа.