Турап с тремя наиболее смышлеными из своих ребят и присоединившийся в пути Тохти-уста с подмастерьем пришли на площадь Хейтка. Заполнившие пространство люди стояли в молчании. Вооруженная охрана никого; не подпускала близко к пригвожденным головам. Турап остановился шагах в двадцати, вывел вперед сыновей и скорбно, но четко произнес:
— Это — для нашего поношения. Никогда не забудьте, дети мои.
— Для чего кровенишь их сердца, Динкаш? — спросил кто-то рядом.
— Будь ты хозяином земли, которую попираешь, не говорил бы так, глупец, — возразил Тохти-уста. — Разбойники мало того что истребляют наш народ, они еще и надругаются над нами.
— Что посеешь, то и пожнешь, говорят. И им воздастся по делам их, дети мои, — проговорил опиравшийся на посох белобородый старик.
— О господи, ведь проклянешь эти дни… — донесся голос из группы женщин, лица их были закрыты белыми накидками.
Вдруг раздалась дробь барабанов, и на площади поднялась суматоха. Вот так же три дня тому назад загремели барабаны, а потом началось побоище, улицы заполнились трупами… О всевышний, неужели подкарауливали, когда уцелевшие выйдут наружу… Вон от Песчаных ворот несутся кавалеристы. И от Ярбага тоже солдаты идут.
Барабанщики достигли площади Хейтка. Дробь установленных на четырехколесных телегах барабанов оглушала. У ворот, где висели головы казненных, барабанщики остановились. Кавалеристы полукольцом охватили толпу на площади. Люди, утратив надежды на жизнь, читали молитвы, тихо просили друг у друга прощения.
Подкатила запряженная парой коней коляска и, взметнув пыль, остановилась в центре площади. В ней сидели кашгарский кази-калан — судья, рядом с ним офицер и двое людей в чалмах. Кази-калан поднялся, разгладил закрывавшую грудь черную бороду и низким голосом прокричал:
— Люди! В приволье, и безопасности занимайтесь с сегодняшнего дня своими делами…
Толпа, ожидавшая, что тишину вот-вот разорвут выстрелы и начнется поголовное истребление, уже склонившаяся перед неизбежным, после слов кази словно ожила, зашевелилась.
— Его превосходительство Га-сылин, — еще громче продолжал судья, — направил высочайшее повеление успокоить мирных граждан. Его превосходительство Га-сылин оказывает сверх того такую милость: разрешает этих вот, — кази-калан показал рукой на головы, — похоронить по обычаям шариата…
Люди облегченно заговорили между собой.
— Тише! — крикнул человек в чалме, стоявший рядом с судьей.
— Граждане, не говорите, что не слышали! — Кази поднял правую руку. — Сегодня его превосходительство Га-сылин намерен оказать нам честь — пожаловать в город. Население Кашгара должно выйти на торжественную встречу высокой персоны.