— Что за беда случилась с вами? — спросил с беспокойством Ходжанияз.
— Ой, Ходжа-ака… Капиры насильно забирают девушек…
— Что? Каких девушек?
— Таира… дочь…
— Вай-вай… — схватился за бороду старик.
Ходжанияз вскипел так, что потерял самообладание.
— Сопахун! Седлайте коней! — крикнул он.
— Вот насильники! Теперь нам осталось одно… — вздохнул Саитнияз.
— У вас сколько ружей, тага?
— Два, — ответил старик.
— А кто из сыновей метко стреляет?
— Я! — сказал Палтахун.
Ответь он в другой раз вперед отца, крепкий получил бы нагоняй. А сейчас старик был доволен сыном.
— Вы не возражаете, если сын пойдет с нами?
— Для чего же дитя, если не помогать, когда у народа горе? Чего говорить, пусть идет, — торжественно ответил старик.
— Да исполнит-бог ваши желания, тага! Пусть весь народ будет таким, как вы! — Ходжанияз поцеловал руку старика.
— Трех сыновей с лошадьми отдаю вам!
— Спасибо, отец! Пусть ваше начинание будет всем примером, — проговорил Пазыл.
— Дети мои, — старик взял в руки поводья, когда все три сына вскочили на коней, — если вражеская пуля попадет кому-нибудь из вас в спину, значит, вы не стоили материнского молока.
Саитнияз, высоко подняв руки, молитвой напутствовал девятерых всадников во главе с Ходжаниязом. А старуха, пожелав доброго пути, вылила перед ними ведро молока…
1
На улицу вышли все жители Араторука, как говорится, от семи до семидесяти лет. Долго они крепились, молчали, терпели, но вчерашние события стали той каплей, которая переполнила чашу терпения измученного народа. Даже женщины, обычно не поднимавшие глаз и лишь плакавшие в горе, на этот раз слали проклятия насильникам. А молодежь роптала: «Как можно терпеть эти издевательства? Чего еще ждать? Лучше смерть, чем такой позор!» Джигиты группами ходили по улочкам, вооруженные дубинами, топорами, ружьями. От решительных действий их еще удерживали назидательные слова стариков: «Подождите, дети, потерпите, вот приедет Ходжанияз-ходжа, тогда и решим, что делать…» Но эти старики и сами втихомолку уже повытаскивали припрятанные ружья — «на всякий случай».
— Ее-ду-ут! — крикнул джигит с возвышения.
Люди заспешили к дому Таира. Сюда же направились девять всадников, суровые, сдержанно-строгие. Во дворике Таира Ходжанияза чуть ли не на руках сняли с лошади.
— Горе, мой Ходжа, горе! — с этими словами старый Таир бросился к ногам Ходжанияза, а вокруг раздался горестный плач.
И от этого плача будто бы жалобно заржали лошади во дворах, заскулили собаки. Годами множилось это горе, накапливался в сердцах этот плач, — так подготавливаются те большие изменения в жизни, которые до того скрыты даже для внимательного глаза, они — тайна годов. Но вот наступил момент, и прорвалось наружу скопившееся горе, и в такие минуты приоткрывается таинственная завеса времени…