— Да, да, именно отойти и вернуть… — начал было министр, но раздался телефонный звонок. Пришлось поднять трубку. — Да, да, знаю, будьте спокойны…
После звонка беседа потекла по другому руслу.
— Чжан из отеля, я обещал быть у него.
— Видимо, это банкет синьцзянцев. Они и меня пригласили.
— Да? Вы уже сближаетесь с ними?
— Только начал.
— Хорошо. Какие впечатления?
— Беседовал с некоторыми. Среди них выделяются Юнуси, Тулиди, Папенгути[7].
— Что вы имеете в виду?
— Как бы это сказать… короче… Любят деньги, почет и власть.
— Будьте осторожнее с белогвардейцем Папенгути.
— Спасибо, господин министр. Юнуси и Тулиди я думаю использовать при случае, А Папенгути — русский, он, конечно, и полезен, и вреден.
— Мне нравится, как вы характеризуете людей, Шэн-сяньшэн. Тех подманите лаской, а русского обуздайте, вот вам мой совет. — Министр явно был доволен собой.
— Так и поступлю. Мы не только обуздаем Папенгути, но и оседлаем.
— Вы угадали мои мысли. Я помогу вам устроить все дела здесь, чтобы вы смогли быстрее выехать в Синьцзян.
— Благодарю, господин министр, — обрадованно произнес Шэн Шицай, поняв, что не упустил из рук птицу счастья.
— Одевайтесь, поспешим на банкет ваших будущих подданных!
3
Когда в большом зале ресторана появились Юнус-байвачча и его приятели, кокетливая Чжу-шожа обратилась к каждому из них с ласковым приветствием. А Чжан, как истинный китаец, прижав руки к груди, с поклоном пригласил:
— Прошу, господа!
И затем с приторной улыбкой добавил:
— Нам повезло с цветами, Ю-шаое[8]. Мне удалось достать их в Юньнани. Таким цветам место только в раю.
Гости и в самом деле, залюбовались цветами в большой вазе, испускавшими приятный аромат. Чжан осторожно вытянул из вазы бутон и приколол его к груди Чжу-шожа.
— Каждый бутон стоит сто долларов. Значит, Ю-шаое, я запишу еще сто долларов на ваш счет. Не так ли, Чжу-шожа?
— Если вы будете каждый бутон продавать по сто долларов, то Юнус-байвачча уйдет отсюда голым! — рассмеялся Муталлиб, подмигнув.
— Ну что вы… Даже остатки прибылей Ю-шаое за один лишь день сделают счастливыми десятки таких, как я, — льстиво улыбнулся Чжан.
— Не можешь — не лезь, верно? А если можешь делать деньги, то и трать их так, чтобы слава осталась, верно? — проговорил Турди, хлопнув Юнуса по плечу.
Заметив, как заскучал Юнус от этих слов, китаец, растягивая слова, почти пропел друзьям:
— Изысканнейшими блюдами сегодняшнего банкета вы будете наслаждаться под звуки ваших любимых мелодий!
— Да ну? Вы, господин Чжан, и дело знаете, и как его начать!
— Говорите что угодно, Муталлиб-шаое, но я ничего не пожалею для вас, если даже придется понести большие убытки. Даже тут, в Шанхае, вы услышите уйгурскую музыку… — Вдруг, словно вспомнив о чем-то, Чжан посмотрел на часы, удивленно вскинул брови, подошел к окну и раздвинул шторы. С высоты четырнадцатого этажа Шанхай виден был как на ладони. — Прошу вас, господа! Вы можете осмотреть Шанхай, не блуждая по его улицам. Любуйтесь! — Чжан словно показывал свои владения.