— Я не против! — донесся из темноты сада голос Замана.
3
И жизнь, и душу, и все помыслы свои Заман готов был отдать народному делу, поэтому ничто не связывало его с Юнусом, Садыком и их приятелями. Однако Заман не умел еще отстаивать свои взгляды в борьбе с такими людьми, не знал, как смотреть на них — как на временных союзников, от которых можно ждать хоть какой-то помощи, или как на врагов, с которыми нужно вести решительную борьбу. В душе он все-таки надеялся, и не без влияния Пазыла, что национальные баи могут содействовать свержению гоминьдановской власти. Однако сегодняшний разговор в саду поколебал эти слабые надежды. Заман начал понимать весь вред узконационального мировоззрения. «Юнус, Садык и подобные им будут только препятствием на нашем пути, — размышлял Заман. — Хорошего от них ждать нечего. Но неужели мысль Пазыла о „единстве сил“ ошибочна? Или он брал в расчет лишь таких, как Муталлиб?».
— Что-то вы запоздали, мой ходжа… Или байвачча проявил к вам благосклонность? — спросил Рози, ждавший его за садом с парой оседланных коней. — Я тоже был у брата, повара, и хорошо набил желудок.
— Потом расскажу. А почему хурджун стал таким большим, Рози-ака?
— Я прихватил кое-чего. Ведь не с пустыми руками спускаться к реке. Если ребята заворчат, что мы опоздали, заткнем им рты хурджуном.
— А то, о чем я говорил, спрятали?
— Будьте спокойны, ходжа, в надежном месте. Вы что, первый раз со мной?
— Поехали. — Заман взобрался на коня.
Они двинулись в сторону Или. Кони трусили мелкой рысцой, выстукивая копытами какой-то бодрый ритм, и в такт ему пела в душе Замана радостная мелодия. В сердце его трепетала любовь, и он прислушивался к ней, мечтая о будущем. Грезилось, что именно к этому счастью несет его конь, и прохладное дуновение ветерка воспринималось как ласковое прикосновение к лицу нежных рук Халидам…
Наконец всадники достигли невысокого холма на берегу реки, поросшего джидой. Вправо и влево от холма яркими звездочками горели бесчисленные костры, возле которых беспорядочно и весело сновали люди. Невдалеке, в толпе у большого костра, двое танцоров пустились в «кульджинский санем». Они ударяют по земле локтями и коленками, а потом, быстро вскочив, подобно петухам, кружат вокруг костра. У другого костра танцоры под звуки бубна на мотив «Мякит санема» то приседают, то вскакивают, поводя всякий раз плечами. А когда в такт музыке раздается «хой-хой-хой!» или «хай-хай-хай!», они широко разбрасывают руки и плывут, будто чайки в море. Сколько костров, столько и веселящихся компаний. Многие при свете луны катаются по реке на лодках и тоже поют песни.