Глядя на пришлую девку, отец Иоанн только диву давался. Видать, правду он тогда брату Марку сказал, и впрямь двужильная. Порой и здоровые парни лежмя после тренировок с наставником лежали, да и насмерть бывало кого-то пришибало, особенно новичков. А этой сдыхоти все как с гуся вода: вечером в келью едва ли не ползком ползет, а утром на пробежке еще и ноги передвигает. Да шустро передвигает, сам брат Марк догнать не может, когда она в монастырь от него бежит. От наставника бежит, между прочим, вот и не может ничего даже спустя месяц. И на службе спит, бесстыжая, разве что в голос не храпит. А в трапезной так и вовсе безобразничает! Пищу, ниспосланную Творцом, принимать надо чинно и возносить хвалу Ему, а она ж, погань этакая, так и норовит братьям во Творце настойку в питье подлить, ту, что брат-лекарь дает, когда прослабить кого надо. А чуть скажешь ей, сразу глаза долу, подлинное смирение, мол, ни она совсем и пакостит, поди поймай за руку…
Каждый раз, когда отец Иоанн размышлял об "Ирине" мысли его становились совершенно неподобающими особе духовного звания. Девушку он клял последними словами, желал ей преставиться как можно скорее, желательно в муках, и проклинал тот день, когда так свалилась с неба. На его голову. И казалась ему эта нечестивица страшнее мора и войны вместе взятых. Потом, успокоившись, старик понимал, что ничем девица особо-то и не выделяется, да и пакостит не больше других учеников, вот только ко всему, что чужачка творила в стенах обители, он относился с подозрением. Безрадостные думы святого отца прервал вопль из коридора:
– Отец Иоанн! Беда!
Отворив дверь отец-настоятель увидел брата Акимфия, помощника брата Марка.
– Да что стряслось, Творца ради? – встревожено спросил старик, готовый ко всему, вплоть до нападения треклятых лесных еретиков.
– Так Томас, кажись, Ири насмерть пришиб! – воскликнул монах.
"Ири" называли пришлую, "Ира" ей как-то не пошло, слишком уж "твердое" имя было.
"Да какая ж это беда! Радость это!" – подумал отче, вслух же велел вести себя к болезной. Авось пока дойдут, уже Творцу душу отдаст, у Томаса-то руку тяжелая, бывало, быка ударом в лоб наземь сшибал, а тут девчонка тощая, непонятно, в чем только жизнь держится.
Надеждам святого отца не дано было сбыться. Когда он вошел вслед за братом Акимфием в лазарет, та все еще дышала. Лежала он на койке не шевелясь, бледная, как покойница, но упорно продолжала жить. Рядом с ложем болезной расположился перепуганный виновник ее нынешнего состояния, который упорно молился. Может быть и о здравии покалеченной им девчонки, но скорее всего о том, чтобы пронесло и его не выставили из монастыря.