– Кому хоть молишься, поганец? – грозно вопросил провинившегося помощник брата Марка.
– Так, это… Ирине-заступнице… – пробормотал парень в ответ.
– Дурень! – заорал брат, давая ученику подзатыльник. – Кто ж за здравие-то грядущей молится?! Святому Филиппу нужно!
– Или уж сразу за упокой, святому Савве, – мрачно произнес подошедший брат-лекарь. – Хорошо он девочку то приложил, может и не отживет уже…
Несколько часов отец Иоанн просидел рядом с постелью больной под предлогом неустанных молитв о ее благополучном выздоровлении. На деле же он молил Творца об избавлении обители от напасти в лице пришлой девчонки. Однако ни к вечеру, ни даже на следующей день "Ирина" умереть не пожелала.
Томас второй день усердно молился, отвлекаясь только на еду и сон, но, несмотря на приказ брата Марка, обращаться он все-таки продолжал к святой Ирине. Стыдно, но молитв святому Филиппу, да и святому Савве сын купца не знал. В его семье большее предпочтение отдавали покровителю торговцев и путешественников святому Антонию. Признаваться в этом прискорбном факте парню не хотелось, вот он и молился грядущей, надеясь, что та снизойдет до его просьбы и излечит дуру Ири, которая сама подставилась под удар, вместо того, чтобы уйти от него, как учил брат Марк. Ученик одновременно и жалел глупую девчонку, которая лежала на кровати неподвижная, бледная с синяками под глазами (как они появились Томас не знал, по лицу он ее не бил), но, с другой стороны он страстно хотел придушить ее за неуклюжесть и нерасторопность, которые причиняли все столько неприятностей.
"Прости Творец за такие мысли!" – попытался молодой человек отчитать за недостойные мысли, но те, как назло, возвращались, смущая покой возможностью придушить Ири подушкой. Наверняка недостойне желания нашептывались демоном, сидящим на левом плече.
От попыток определить происхождение греховный соблазнов и самобичевания несчастного отвлек тихий стон.
Болезная, по словам брата-лекаря, очнуться могла не раньше следующего утра… но когда Томас взглянул на причину своих мучений, оказалось, что глаза ее открыты и вполне осмысленно взирают на мир.
– Что, добить явился? – еле слышно осведомилась она. Голос Ири напоминал слабый шелест, но яда там все равно было более, чем достаточно.
– Окстись, дуреха! – раздраженно прервал ее парень. – Как только язык повернулся такое сказать! Не хотел я такого! И, вообще, меня по твоей милости могли из монастыря отправить!
– А меня могли отправить на кладбище, – не осталась в долгу девчонка, зло сверкнув по-кошачьи золотистыми глазами.