Но на поездку в Нормандию и назад он потратил более двух месяцев. За это время тревога о Милдрэд превратилась для Артура в тупую боль. Однако теперь он здесь. И надеется, что его друзья Рис и Метью выполнили то, о чем он просил их перед отъездом: выяснили все о его милой и сообщат ему обо всем, чего не знает даже Плантагенет.
Но до того как он встретится с приятелями, ему надлежало отчитаться о поездке. Конечно, к самому Генриху его так сразу не пропустят. Зато он может попасть к графу Честеру. Артур так и не знал, отчего Ранульф де Жернон, едва не кинувшийся на него при встрече, потом вдруг захотел сделать его своим приближенным. И желавший возвысить Артура Генрих пошел на это: так он мог поспособствовать карьере брата, не привлекая внимания к себе, мог избежать расспросов и сплетен, а также зависти к новому любимчику. В итоге Артур довольно быстро вошел в круг приближенных северного владыки и оставался при Честере до тех пор, пока Плантагенет не узнал, что его брат по-прежнему настаивает на отпуске, чтобы встретиться с саксонкой. Вот тогда-то Генрих и попросил Честера, чтобы его рыцаря Артура Фиц Гая назначили гонцом в Нормандию.
Артур размышлял об этом, пока его провожали к шатру Ранульфа де Жернона. Там он спешился, передал повод коня одному из оруженосцев, предварительно попросив, чтобы серого поводили, дабы тот остыл, и накрыли попоной, — августовская ночь выдалась прохладной.
— А, вот и ты, певец мой сладкоголосый! — приветливо встретил позднего гостя Честер.
Рыцарь сразу заметил, что Честер под хмельком, но при этом не в самом лучшем расположении духа. Он и слышать не захотел, чтобы кто-то проводил прибывшего рыцаря к Генриху. Что с того, что у парня послание к коротышке Плантагенету? Ничего, это подождет до утра. И Ранульф великодушно указал Артуру на накрытый стол. Там стояли простые глиняные сосуды с вином и медом, лежали толстые ломти хлеба, тушки копченной над огнем курицы и большая головка сыра.
Что ж, с дороги Артур и впрямь был не против подкрепиться. А граф даже сам налил ему вина.
— Пей! Это сладкое бордоское. И, как по мне, оно куда лучше той анжуйской кислятины, какой угощает нас Плантагенет. Слышишь, парень, я могу позволить себе лучшие вина, чем те, что перепадают со стола нашего принца. Так что… — он с важностью поднял палец, — так что я сам господин не хуже Генриха. Ибо я — правитель Северной Англии милостью Божьей! И никто, слышишь, никто не смеет мне приказывать! Даже тот, кто надеется надеть на себя корону Англии. Но пока не надел. А помыкать собой я не позволял и самому Стефану. Хоть он и помазанник Божий.