Такая небывалая по своему размаху операция наверняка являлась следствием вчерашнего боя у заводских ворот. Я убедился в этом, когда майор из состава комендантского патруля, проверив мои бумаги, произнес негромко:
– Вы из той самой роты? Немцы вас очень хвалят.
А сам он? Тоже хвалит? Или осуждает?
Трудно было понять.
Потом меня проверили второй раз, третий… Пришлось свернуть на параллельную улицу.
Там облавы не было. Но и спокойствия тоже.
Вся улица была забита повозками. Они стояли рядами у обочин. Лошади выпряжены. На тротуарах – сено, солома.
Угрюмые крестьяне сидели кто на ступеньках подъездов, кто на корточках у стен домов, кто возле повозок, прямо на тротуаре.
Плакали дети, их утешали женщины, сами едва сдерживавшие слезы.
Беженцы! Мирные жители, сорванные с насиженных мест и превратившиеся в кочующую орду.
Прежде я видел других беженцев. Толстомордых сытых господ и разнаряженных барынь. Они проезжали через город на автомашинах, полных всякого добра. Помещики, крупные провинциальные чиновники, богачи… Они знали, почему они бегут.
А эти… Они бежали, сами не зная почему. Потому, что кто-то что-то сказал, потому, что бежал сосед. Потому, что приказало сельское начальство, а они, забитые, неграмотные, растерянные, не смели ослушаться.
Тех я ненавидел, а этих мне было жаль. Здесь, на тротуарах, только начало. Им предстоит хлебнуть горя, пока их не догонит и не перекатится через них пылающий фронт.
Особенно много повозок стояло на площади перед церковью. Старинные, выложенные из камня стены и массивная дубовая дверь напоминали скорее замок, чем храм божий. Голый, жалкий Христос у двери со склоненной набок головой казался одним из этих несчастных беженцев, распятым за дерзкую попытку проникнуть внутрь замка.
Монашенки ходили с корзинами, раздавали хлеб. Крестьяне брали, благодарили хмуро.
Толпа женщин окружила католического священника, судя по запыленной старенькой сутане, своего, деревенского, бежавшего вместе с ними.
– Что будет дальше с нами, святой отец? – подступала к нему молодая красивая крестьянка в традиционной черной одежде с ребенком на руках.
Он ответил, подняв к небу глаза:
– Это знает только тот, кто ведет нас сквозь радость и муки. Мы должны верить в него и уповать на него даже во время самых трудных испытаний, которые он нам посылает.
– Почему он посылает нам эти испытания? Чем мы провинились перед ним?
Он не отрывал взора от высокого синего неба:
– Не греши, дочь моя. Неисповедимы пути господни…
На улице за церковью повозок не было. Сюда, в район особняков, беженцев не пускали.