Глава I
Пока еще не совсем стемнело, я шагал по асфальту. Грязи на нем было немного, лишь плоские, похожие на оладьи, ошметки с отпечатками шин. Потом на шоссе стало опасно: в обе стороны с незажженными фарами неслись полуторки, трехтонки, «Студебеккеры».
Пришлось свернуть на обочину. На подошвы сразу налипли тяжелые комья. Ноги скользили, все норовили разъехаться.
Старенький грузовичок с кузовом, покрытым брезентом, притормозил возле меня. Из помятой кабины высунулась веселая физиономия:
– Топаешь, лейтенант?
– Топаю.
– А то садись. Пять баек с тебя – и до самой передовой.
– Нет. Еще норму по топанью не выполнил.
– Ну, старайся.
Грузовичок покатил дальше, обдав меня теплой струей отработанных газов.
Вот и перекресток. Телеграфный столб на фоне фиолетового неба выглядит как гигантский крест на могиле великана. Здесь мне сворачивать.
Ноги увязали в густом киселе. Приходилось с силой выдирать сапоги, грязь при этом смачно чавкала.
В небе заурчал первый ночной самолет – не поймешь, свой или немец. Наверное, все-таки немец: вон как зашарили прожектора.
Возле калитки большая лужа – утром ее еще не было, постарался сегодняшний дождь. Из окна дома не выбивалось ни единой струйки света: хозяйка поверх опущенных картонных жалюзи набрасывала еще и плотное одеяло.
Кое-как помыл в темноте сапоги у колодца. Журавль надтреснуто, по-стариковски, скрипел на осеннем ветру. Осторожно, чтобы не поскользнуться на мокрой глине, нащупывая ногами выложенную кирпичом дорожку, пошел к дому.
Розовым сполохом осветилось небо. Грохнул разрыв, второй. Далеко…
Хозяйка, старушка, вся закутанная в черное, открыла дверь.
– Ио эштет киванок! (Добрый вечер! (венг.) – поздоровался я.
– Кезит чоколом, надыпагош ур. (Целую ручку, ваше благородие (венг.) Меня передернуло. Опять!
– Ну зачем! – сказал я по-венгерски. – Я ведь просил не называть меня благородием.
– Извините, извините, если что не так, – засуетилась старушка. – Мы всю жизнь…
Она закашлялась, держась высохшей рукой за грудь.
Из глубины кухни этакой грациозной кошечкой выступила Марика и стрельнула в меня узкими шельмовскими глазами.
– Добрый вечер, тавариш литинант, – пропела она. Русские слова в ее произношении звучали непривычно мягко.
– Сервус, Марика. (Принятое в Венгрии дружеское приветствие, наподобие нашего «привет»).
– Что-то вы поздно сегодня. – Исчерпав свои знания русского языка, она перешла на венгерский.
Марика появилась в доме не сразу. Когда я впервые пришел сюда с бумажкой от коменданта штаба, то увидел в углу, у плиты, странное маленькое существо, укутанное с ног до головы в какие-то тряпки. Мне тогда показалось, что это древняя старушка, лет этак под сто. На другой день я поразился глазам старухи: они были живые, смешливые и удивительно молодые.
