Но, с другой стороны, им не хотелось попасть впросак. А если мы вовсе не русские? Если все, что мы здесь наговорим, – самое беспардонное вранье, и они, видавшие виды ребята, клюнут на пустой крючок?
И вот они сидели напротив нас, сгорая от любопытства и прикрывая его мудрой ухмылочкой: плетите, плетите, так мы вам и поверили!
– Ну так как же?.. Говорят, у вас там летом суп из сена варят, а на зиму в берлогу заваливаются и сосут лапу, как медведи, – ха-ха!
– Что ты, Фазекаш, – тряхнул головой длинноволосый. – Совсем наоборот! У них реки из молока и берега из киселя. А на деревьях конфеты растут – шоколадные, экстра класс! Лег под дерево, раскрыл рот – и они сами в него скачут. – Он подмигнул мне: – Так?
– Так, – ответил я. – Только ты забыл еще сказать, что на скаку с них обертки слетают. Иначе как: с бумагой их жевать?
– Брось крутить! – нетерпеливо крикнул Черный. – Говори, как там живут? Скажешь или нет?
– Хорошо, скажу… – разозлился я. – Когда вы напали на нас? Три с половиной года назад? А в году триста шестьдесят пять дней. И каждый день бомбы, пули, снаряды, мины. Каждый день гибнут люди. Чьи-то отцы, чьи-то матери, братья, сестры, сыновья, дочери… Как мы живем!
Сказать им, как мы живем!.. Я думал о печных трубах, торчащих на пепелищах… О мертвом ребенке на руках отупевшей от горя матери… О трех девочках медицинской сестры Клавдии Ивановны, для которых мы всей палатой собирали хлеб… О женщинах, которые впрягались в лямку и тащили на себе плуг – я сам видел из окна поезда, когда ехал на фронт…
И они еще спрашивают, как мы живем! И они еще спрашивают!
Тягостное молчание длилось довольно долго.
– Ну, ты не по адресу, – в голосе Фазекаша слышалась растерянность. – Мы тут ни при чем.
Все смотрели на меня; они – молча переглядываясь, капитан – с сочувственным одобрением. Мне было все равно: одобряет он или не одобряет.
Я отвернулся и лег.
– Нашли кого слушать! – взорвал тишину Черный. – Да ведь он нам втирает вот такие очки! Они так были в России, как моя бабушка!
Янчи оказал негромко:
– Заткнись! Что ты знаешь!
И Черный, на удивление, послушно заткнулся. Пожал плечами, деланно зевнул, вытянулся вдоль бочки и закрыл глаза.
Остальные стали переговариваться о каких-то своих будничных делах, шутить, смеяться. В нашу сторону они больше не смотрели, словно нас и не было в погребе. И это, так же, как и шумный смех, чуточку слишком шумный, чтобы сойти за естественный, как раз и выдавало их с головой.
Взрыв искусственного веселья был ярким и непродолжительным, как полет осветительной ракеты. Быстро сползли улыбки с лиц, разговор заглох, точно мотор без бензина. Усатый Фазекаш скомандовал мрачно: