— Тебе не помешает побаловать себя, — говорили они, — чтобы поднять настроение.
Дасти ценила внимание, которое выражали эти подарки, а Мигель наслаждался шелком и кружевами, украшавшими ее тело, когда ночью она приходила в его постель. Она поддразнивала его, спрашивая, зачем ему это белье, если он так недолго оставлял его на ней. Однако и она получала доселе неведомое для нее удовольствие, угождая ему.
Нежное скольжение шелка по ее телу... мягкость кожи, впитывающей смягчающие кремы... пьянящий мускусный запах... обманчивые кружева, больше обнажавшие, нежели скрывавшие. С Мигелем она вступила в совершенно новое царство чувственности и впервые упивалась собственным телом как источником наслаждения.
Выйдя на работу в пятницу, Рамона сразу заметила перемену в Дасти.
— Ты, похоже, неплохо поладила с Мигелем, — сказала она, оставшись с Дасти наедине.
— Ты была права — он очень хороший человек. — Избегая взгляда Рамоны, она принялась складывать салфетки.
— Ну как? Родишь моему брату крепких сыновей, достойных фамилии Сантьяго? Мигель ведь последний мужчина в нашем роду. Мама будет просто счастлива. — Рамона заулыбалась, побуждая ее к ответу.
— М-м-м, рановато говорить о свадьбе, — пробормотала Дасти, — тем более о детях.
— А о любви?
— И для этого рановато. Я и знаю-то его всего пару недель.
— А любовь с первого взгляда?
— Ее ненадолго хватает. — Дасти откинула салфетки. — Я видела собственными глазами, к чему это приводит.
— Тебе не повезло? — высказала догадку Рамона.
— Моим родителям, — вздохнула Дасти. — Им не следовало жениться и рожать детей. Я вспоминаю бешеные стычки между ними и сейчас, повзрослев, понимаю, что после они занимались бешеной любовью. Только это может объяснить, почему они прожили так долго вместе.
— Не считая тебя, — вставила Рамона.
Дасти покачала головой:
— Едва я достигла школьного возраста, мать попыталась использовать меня в качестве предлога, чтобы заставить отца жить по ее желанию. А когда он не поддался, бросила его, прихватив меня с собой. «Ребенок нуждается в безопасности и стабильности», — процитировала она высказывание матери.
— Ты в это не веришь?
Дасти задумалась. После стольких лет споров с матерью она впервые попыталась поставить себя на ее место. Подумала о том, как сама будет себя чувствовать в положении матери.
— Пожалуй, я могу ее понять... Но я никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем когда была с отцом. Он...
— Любил тебя, — завершила за нее фразу Рамона. — Тебе незачем говорить о нем — я понимаю.
Но Дасти-то хотела говорить о нем: