Сборы в дорогу были столь спешными, что нам не успели даже толком разъяснить задачу. Сообщили лишь, что едем в сторону Оренбурга. Там захватил власть казачий атаман Дутов, и теперь связь Советского Туркестана с центром России прервана.
— Прибудем в Ташкент и все проясним, — сказал на коротком митинге командир нашего отряда Василий Степанович Гуща...
В Ташкенте перед нами выступил один из местных большевиков — рабочий железнодорожных мастерских. Он обстоятельно рассказал о положении в Туркестане. К концу 1917 года Советская власть прочно утвердилась лишь в крупных городах — Ташкенте, Самарканде и некоторых других. В то же время Фергана стала центром контрреволюционных сил. Туда стекались белогвардейское офицерье, главари реакционных мусульманских партий — Улемы и Шуро-Исламии. В конце ноября в Коканде образовалось буржуазно-националистическое правительство. Оно выступило за «автономию». Конечно, автономия имелась в виду такая, где власть принадлежала бы не трудящимся, а национальной буржуазии, феодалам и реакционному духовенству. Кокандские «автономисты» по отношению к Советской власти были настроены враждебно, но открыто бороться с нею пока не решались. Бухарское и Хивинское ханства, разделившие Советский Туркестан надвое, также не имели достаточной военной силы. В Семиреченокой области верховодили русские колонизаторы и зажиточные казаки. Серьезной угрозой являлись и английские войска, находившиеся в Персии. Они искали только предлога для вооруженной интервенции в Среднюю Азию. Стоило Дутову развить свой успех под Оренбургом, как все эти темные силы пришли бы в движение. Дутова надо было разбить как можно скорее. Вот мы и спешили на помощь красногвардейским отрядам, которые готовились ударить по казачьему атаману со стороны Самары...
За Арысью начались морозы. Задымили в теплушках печи-буржуйки. Возле них и коротали время. Кто латал поистрепавшееся обмундирование, кто возился с винтовкой, кто читал. Вечерами слушали бывалых солдат. Лучшим рассказчиком считался Федоров, кавалер трех «Георгиев». Он знал множество фронтовых историй, из которых следовало, что на войне одной храбрости мало. Нужны еще и сноровка, и хитрость. Чувствовалось, рассказывал не для того, чтобы похвалиться, а учил нас, необстрелянных.
В разговор часто вступал Габриш. Никак не мог примириться с тем, что в стычке с казаками был ранен и пленен. Венгр горячился, доказывал, что это произошло случайно. И приведись-де встретиться с противником сейчас, он себя покажет. Для того и шашку взял.
Танкушич, хоть и владел русским языком лучше других своих соотечественников, говорил мало, больше работал — ремонтировал оружие.