— Я видел, как ты на него смотришь, — сказал мне однажды Люк Беррер, — как ты к нему относишься?
— Это очень сложно объяснить, — сказала я.
— Объясни как можно проще, я постараюсь понять.
— Я хочу рассыпаться на тысячу мелких осколков, которые превратятся в звезды, и усыпать ими его путь. А он будет наступать на эти звезды и думать, что так и надо, так и должно быть.
Люк Беррер так громко присвистнул, что на нас оглянулись окружающие.
— Все в порядке, — сказала я Люку Берреру.
— С тобой действительно все в порядке? — не поверил он.
— Со мной действительно все в полном порядке, — заверила его я.
Судя по его настороженному взгляду, я поняла, что он совершенно мне не поверил.
— Слушай, — сказал Люк Беррер, — если тебе будет нужна какая-нибудь дружеская помощь, можешь всегда на меня рассчитывать.
— Спасибо, — сказала я.
Даг Хауэр выглядел еще более уставшим и постаревшим. Вся съемочная группа необычного фильма Эйба Робинсона с рабочим названием «Другая жизнь» боготворила его, ловила каждое слово и напряженно заглядывала ему в глаза, когда он молчал.
Даг Хауэр воспринимал все как должное, он был звезда, уставшая от внимания. До своей карьеры в кино он был плотником и садовником в Голландии.
— Представь, что он был бы сейчас каким-нибудь стеклодувом во Франции, — сказал мне Люк Беррер.
— Мир бы этого не перенес, — сказала я.
— Он из тех людей, которые постоянно уходят, — сказал Люк Беррер.
— Как солнце по небосклону, — сказала я.
— Я сделаю тебе много его фотографий, — сказал Люк Беррер, — быть может, это хоть сколько-нибудь скрасит твою печаль.
— Я заброшу эти фотографии в самый дальний и пыльный ящик моего письменного стола. Потому что моей печали это никак уже не поможет.
— А ты молодец, — сказал Люк Беррер, — я не смог бы держаться всю жизнь только за один вымысел, мне всегда нужна была голая реальность.
— Ты — оператор художественных фильмов, — улыбнулась я, — и ты будешь тут уверять меня, что тебе чужд вымысел?
Люк Беррер рассмеялся.
— Ты права, — сказал он, — мы все тут законченные романтики. Я хотел просто тебя поддержать, — серьезно сказал он мне.
Я опять ему улыбнулась.
— Хорошо, — сказала я, — можешь сделать мне пару его фотографий.
На следующий день снимали сцену между Камиллой и Дагом Хауэром. Камилла была невнимательна и рассеянна, Дагу Хауэру стало все это немного надоедать. Он не мог сам вытягивать эту сцену, он был не основным главным героем, он не мог тянуть одеяло на себя.
Дедушка Ичи нервно закурил сигарету, наблюдая за съемками.
— Вы же бросили курить тридцать лет назад, — напомнили дедушке Ичи Роландо и Цезаро, с удивлением косясь на его сигарету.