– Чего, – говорит, – дорогу загораживаете? Я из-за вас в простое.
А те, с отдаления, визгливо и невпопад:
– Ты чё делаешь, варвар? Хлебушко губишь. Технику гробишь. Пенёк, одно слово!
– Кому пенёк, – сказал гордо, – а кому и механизатор.
Вывернулись глаза обратно, зрачками на место встали. Взял деловито молоток, стал гайку на болт наколачивать.
– Слушай, – говорю. – Гайку наворачивают, а не забивают.
– Какая гайка, – ответил с пониманием. – Тоже, небось, курсы кончал. Если резьба одинаковая, то наворачивают. А если разная, то забивают.
Снова заработал молотком.
– Аспид! – закричали с отдаления. – Нежить! Сила нечистая! Бога-то хоть побойся!
– Нету, – сказал, – вашего Бога. На курсах просветили.
– А чего есть?
– Жизнь четырехтактная. Всасывание, сжатие, зажигание да выхлоп. Гуляй – не хочу.
И снова глаза перевернулись: бельмами наружу.
– Да в такой жизни, – завопили из хлебов, – и чёрт жить не станет! Поищи дураков на выхлоп!
– Цыть, – сказал важно. – Раздухарились, козявки. Вот выпишем попа из центра, он вас ужо закрестит.
– Да уж лучше с попом, чем с тобою!
На это он не ответил. Только отверткой поковырял в ухе, да сапогом долбанул по мотору, чтобы работал без перебоев.
– Скажи, – спросил мой нетерпеливый друг, – деревня твоя горела?
– Тебе на что?
– Интересуюсь.
– Не, не горела. Деды болтали: лет триста.
Как подобрался:
– Старики у вас помирали?
– А то нет.
– Иконы куда девали?
– В молельный дом стаскивали.
– А где он?
– Кто?
– Дом молельный?
– У меня в избе. Батяня с маманей шибко верующие были.
Мой друг и дышать перестал:
– Родители померли?
– Померли.
– А иконы где?
– На чердак закинул. Штук, не соврать, с полста.
– Поглядеть можно?
А он ухмыляется:
– Я знаю, чего вам нужно. Вам старинушку нужно. Нету. В трубу. Фьють!
– Дурак! – завопили с отдаления. – Пень бесчувственный! Попадешься ты нам без комбайна!
– Слушай, – говорю. – Нам неясно. Фьють – это чего?
– Я их порубил, – сказал. – На лучинки. На растопку пустил. Суухия...
Мой нетерпеливый друг уже опадал набок, воздух хватал перекошенными губами:
– Триста лет... Деревня не горела... Целое-сохранное... Ты чего пожег, поганец?! Ты Рублева с Дионисием пожег, Назария Савина, Истому Гордеева, Прокопия Чирина, Захария Бронина, Петра Дермина со товарищи... – Забормотал, глаза закатил, понесло без пауз: – Сей образ написан по повелению Максима Яковлевича Строганова письмо человека его Первуши Прокопьева ученика...
– Поговори у меня, – сказал на это Коля-пенек и взревел мотором. – Вот я из вас пуговицы намолочу. На мякину пущу. В закрома ссыплю.
Мой друг уже лез внутрь комбайна, головой под барабан: