— Да, они рассылались централизованно. У нас их получал партийный руководитель города и сам их разносил. Я вспоминаю, в 1941 году, когда каждый месяц у нас в деревне кто-то погибал, появлялся черный человек, и мы на расстоянии смотрели, куда он идет. Он исчезал в домах, и потом оттуда раздавались женский крик и плач. Потом было поражение под Москвой, и женщины вязали носки, потому что 80 процентов солдат имели обморожения.
— Что тогда говорили про Россию?
— Про Россию говорили плохо. Говорили, что русские примитивные, у них плохое оружие. Говорили, что мы быстро промаршируем до Ленинграда и Москвы. Мы были очень оптимистичны. Все изменилось после Сталинграда. Из нашей маленькой деревни там погибло три человека. Потом американцы или англичане начали сбрасывать листовки с фотографиями. В них мы впервые прочли, что в Сталинграде мы потеряли 300 тысяч солдат.
— Гитлер объявлял траур по погибшим в Сталинграде?
— Я не могу вспомнить, до какого времени, но все мероприятия были запрещены.
— В вашей деревне были ост-арбайтеры?
— Да, были французские военнопленные и ост-арбайтеры. С ними не было никаких проблем. Они работали у крестьян, они вместе ели за одним столом, мы нормально общались. Когда одна украинка погибла при несчастном случае на работе, ее похоронили на деревенском кладбище. Многие деревенские шли за гробом на похоронах.
— В 1943 году насколько изменилось качество жизни, стало хуже?
— Да, одежда была плохой, не было бензина. Многие грузовики были переоборудованы на газ из дерева, bereza… Эти воспоминания — это пример того, до чего можно довести народ фанатизмом, давлением и страхом.
— Государство проводило реквизиции, забирало лошадей?
— Разумеется, да, немедленно. Забирали самых красивых лошадей, мы плакали. В деревне был один легковой автомобиль и один грузовик, я на нем возил молоко. Их тоже забрали.
— В 1944 году вы окончили школу и пошли добровольцем в армию. Как это происходило?
— На собрании в школе нам показали пропагандистский фильм. Там же сидели девушки, у которых можно было записаться в армию, но я колебался, заполнил заявление и не отдал его. Вскоре было совместное собрание Гитлерюгенда и Ваффен СС, на котором солдаты рассказывали про армию, как они служат. Нам говорили, что последний шанс выиграть войну — это всем записаться. Вот после этого собрания, 15 июля 1944-го, я стал добровольцем в войсках Ваффен СС. Записывали в армию даже 16- и 15-летних. До 1942 года им нужно было иметь разрешение от родителей, а в 1944-м оно уже не требовалось. Прошли медкомиссию. У добровольцев была возможность выбирать род войск. Я написал «противотанковая оборона» и попал в расчет противотанкового орудия.