Выпало совершенно пресное:
“Орел-харпи (harpya harpyia), самый большой и самый сильный из орлов, живущий в дождливых лесных краях тропической Южной Америки. Быстрая и проворная птица, перелетающая на короткие расстояния с дерева на дерево в поисках добычи – преимущественно обезьян и ленивцев”.
Это заставило задуматься, барахтаясь в наплывах ассоциаций.
Харпи – символ США.
Харпи – намек на мужественного Алекса.
Харпи – это Некто в ермолке (проклятый Иоганн крепко засел в памяти).
Еще одна попытка.
“Отец – родитель мужского рода; предок мужского рода, более удаленный, чем родитель; основатель расы или семьи; в Англии – старейший член палаты общин…” Пся крев… Я разом захлопнул книгу, тоска смертная, и никакой связи между орлом и отцом. Почему же никакой?
Отец умер давно, и в моей памяти он возникал еще сравнительно молодым, кровь с молоком, в гимнастерке и погонах – все-таки не хряк свинячий, а начальник лагеря, старый волк Охраны, пользовавшийся у заключенных репутацией справедливого босса (впрочем, об этом он сам мне рассказывал, когда выпивал, а что было на самом деле…).
А жизнь была нелегкая, вся в борьбе с ворогами, которых хватало у самого справедливого в мире Мекленбурга, крошили, главным образом, друг друга, много народу порешили в этих кровавых боях [17] . Жутко конспиративный и беззащитно открытый. От него уже, наверное, остался лишь прах, смешанный с землей, или ледышка, или… Видит ли он меня с вышины? Созерцала ли его парящая душа все мои метания по белу свету? Несомненно, что он гордился Алексом – единственным любимым сыном, если, конечно, святой Петр не отнимает память, пропуская душу через врата…
В ожидании высокой аудиенции я неожиданно задремал в кресле, хотя казалось, что меня мучит бессонница, Гомер, тугие паруса – и никаких гвоздей.
Сон (если это был сон, а не бред, не безумие) вспыхивал странными клипами – клип-клип, хлип-хлип – перебивавшими друг друга.
Хор детей: мама, мама, наш отряд хочет видеть поросят.
Бледный Алекс в гондоле плывет по каналу в лондонскую Венецию, там средней руки зоопарк, плывет торжественно, как гордый лебедь.
Вдруг охотник выбегает, прямо в Алекса стреляет.
Краснозадая шимпанзе протягивает лапу из клетки и срывает с носа Алика темные очки.
Теперь все видят, кто он такой. Огня, кричат, огня! Пришли с огнем.
Люди, будьте бдительны! Где начальник клетки?
Вспышка огненного зада шимпанзе, еще и еще.
Посиди я в каземате еще двадцать лет, – и выбился бы в академики, и пожаловали бы Нобеля. Зачем вообще учиться в разных недоумочных университетах, если можно грызть гранит науке в камере?