Теперь уже в моем восклицании, абсолютно искреннем, явственно прозвучала неприкрытая обида. Эльза внимательно на меня посмотрела, потом порывисто встала и пересела мне на колени:
– Прости, Алекс, я иногда бываю такой дурой!
Она гладила мои волосы, после чего мы снова начали страстно целоваться. Я не выдержал, начал расстегивать пуговицы на ее строгом платье, но Эльза решительно остановила меня, хотя по ее порывистому дыханию я явственно почувствовал, что и женщину охватило острое желание. С видимым усилием она решительно встала, одернула платье и с тоской в голосе тихо проговорила:
– Проклятая война… Если бы не она, никуда бы я тебя не отпустила, мой лейтенант… – Помолчав, уже решительно добавила: – Я согласна присмотреть за твоим мальчиком. На всякий случай запиши мой домашний адрес. Если со мной что-нибудь случится, ищи его там, у моей матери.
Я записал ее адрес. Затем достал из бокового кармана кителя плоский металлический портсигар, оттуда извлек несколько массивных золотых колец с драгоценными камнями (такие «трофеи» имелись у многих фронтовиков – война есть война). Протянув драгоценности Эльзе, сказал:
– Это тоже возьми, пригодится при любой власти.
Женщина внимательно на меня посмотрела, словно о чем-то раздумывая, потом взяла кольца и вместе с деньгами спрятала с сейф, стоящий в углу кабинета.
– Не знаю, почему я это для тебя делаю, но обещание свое выполню. За сына можешь не беспокоиться. Приглянулся ты мне, лейтенант…
Что касается меня, это был лучший выход: хоть какая-то гарантия, что я не потеряю в военном хаосе своего ребенка. Тем более что доверял его не первому встречному, а вполне достойной фрау – директрисе детского приюта.
Постояв над кроваткой спящего сына минут десять (будить не решился, помня его ночную реакцию на мое появление), я вернулся в кабинет. В этот момент за окном раздался автомобильный гудок – с немецкой пунктуальностью ровно в семь тридцать. Несомненно, это подъехал Ланге. Надев шинель, я крепко прижал к себе Эльзу, и мы застыли в страстном поцелуе.
– Береги себя, – тихо сказала женщина.
А я вдруг вспомнил, что такие же слова произнесла Ева – тогда, в сорок третьем, при нашем прощании на Кенигсбергском вокзале.
Уже сидя в тронувшемся автомобиле, я оглянулся: Эльза стояла на крыльце, сдержанно помахав мне рукой…