- Спрятаться за броню! – приказал он подчинённым и продолжил руководить боем по рации.
Рядом лежала большая куча мёртвых тел в окровавленных белых маскхалатах у прорванных и разбитых немецких укреплений.
- Мы въехали в прорыв по устланной погибшими дороге. – Сказал он, указав на мертвецов.
- Тут только что прошли наши танки… - пожал плечами его начальник штаба.
Когда Иван Матвеевич рассказал Кирееву об этом, тот молча налил им по полному стакану и предложил:
- Давай лучше выпьем!.. А мысли такие лучше гони, они до добра не доведут.
- Нужно пить, пока есть возможность, - согласился нетрезвый полковник, - завтра может не быть…
Приятно опьянев и ободрённый Зоиной приветливостью, Шаповалов начал снова поглядывать на неё чуть длительнее, как вдруг она мгновенно осадила нахала: посмотрела в упор, строго и холодно, пожалуй, даже с оттенком горделивой надменности.
- Неужели я обидел её чем-то? - он терялся в догадках, впрочем, спустя какую-нибудь минуту Зоя взглянула на него с прежней весёлостью и радушием, и Шаповалов тотчас внутренне ожил и ответно улыбнулся.
- Всё нормально!
Вскоре он отметил, что она поглядывает на него чаще, чем на других, и как-то особенно: ласково и выжидательно - словно хотела заговорить либо о чём-то спросить, но, по-видимому, не решалась.
- А Вы верите в Бога? – наконец решилась она и спросила, наклоняясь к самому уху.
- У меня отец верующий, - тихо ответил полковник, - а мне должность не позволяет…
- Расскажите о нём. – Попросила девушка.
- Когда ему предложили перебраться в Воронеж петь в церковном хоре отец вначале ответил: «Куды ж я поеду. У меня тут жена, двое маленьких сыновей».
Зоя держалась непринуждённо и просто, как и подобает хозяйке. Она внимательно слушала и ободрённый её вниманием Шаповалов продолжил:
- Нам дали бесплатную квартиру на два года и месяца не прошло, как его бас загудел в воронежском архиерейском хоре. Мы с братом были зачислены в этот главный хор губернского города: я пел альтом, а Дмитрий – дискантом.
- Ангелы поют голосами мальчиков! – вставила девушка.
- Мы жили на спуске от Митрофаниевского монастыря. Однажды я с братом выскочил на улицу, услышав стрельбу. Возле монастыря и по улице Новомосковской лежали коченеющие в нелепых позах тела воронежцев. Местами алел снег, краснели хоругви, блестели иконы, и над всем витала смерть.
- Господи спаси и сохрани! – воскликнула Зоя.
- То были жертвы расстрела крестного хода начала «февральской» революции.
- Сколько их было потом?
- Много я потом видел убитых, но детская память не рубцуется. – Полковник тяжело вздохнул.