— Все зовут его Стручок, — спокойно сказал Пуля. — И я думаю, мой друг выберет метание ножа в мишень.
Плечо Стручка, закаменевшее в его руке, внезапно расслабилось.
— Хорошо, — сказала Сарина. — Вы готовьтесь к забаве, а у нас ещё есть неоконченные дела. Пойдёмте, полковник. Всем до встречи!
Владеющая и Давирра, что-то вполголоса пытающийся ей втолковать, удалились. Но щеголяющая ветеранскими значками пара, сопровождавшая Сарину, осталась. Первым делом красотка, бросившая вызов Стручку, прошагала по волнам общего молчания к стереоцентру и сунула в него короткую палочку квик-памяти.
Музыка «халг норр» оборвалась на полутакте. После мгновения тишины (и заметно громче прежнего) из динамиков рванулась волна новых звуков.
Вроде бы в этой новой композиции присутствовали и громыхающие ударные, и даже повторяющиеся электронные звуки, но… ритм этих ударных почему-то заставлял чаще биться сердца, а повторяющиеся электронные звуки вместе с мелодичностью вернули и конкретность, и осмысленность. Эта музыка незримой кистью рисовала перед слушателями почти осязаемые картины. Грозные. Пламенные. Разрушительные.
И притягательные настолько, насколько вообще может быть притягательным пламя разрушения для избравших воинскую стезю.
Когда Миреска отвернулась от стереоцентра, на её губах невесомой тенью лежала мечтательная улыбка.
— Ангерт Мелис, — сообщила она. — «Низвержение», часть вторая, позднейшая симфоническая обработка классической записи 15-го хин-цикла. Кстати! Народ, кто тут принимает ставки?
— Никто! — рефлекторно и почти одновременно выдали несколько присутствующих старожилов. Один только Пуля спросил (негромко, но с лёгкостью перекрыв и хор отрицающих, и тяжёлые аккорды музыки):
— А зачем тебе?
— Хочу поставить, конечно! — ответила Миреска. — И, чтобы заранее пресечь дурацкие вопросы: ставлю на себя. Сотню. Примешь ставку?
Смутно предчувствуя, что ещё пожалеет об этом, Пуля кивнул.
Над поверхностью планеты курились дымы. Смешанные с пылью, вулканическим пеплом, удушливыми газами и ядовитыми парами, дымы стояли плотными подушками во впадинах, завивались вихрями и воронками у возвышенностей, мчались на крыльях частых ураганов. Дымы извергались в верхние слои того, что пока ещё нельзя было назвать атмосферой, из воронок от недавно рухнувших метеоритов и из кипящих магматическим гневом вулканов. Дымы царили над сумрачным ликом мира, иссечённым трещинами, расселинами, каньонами и громадными нестабильными разломами на стыках тектонических плит.
Но многочисленные морщины на суровом лике мира не были признаком старости. Планеты рождаются и живут по иным законам, не так, как живые существа. Морщины миров со временем не множатся, а разглаживаются. Между тем эта планета, как и вся система, к которой она принадлежала, была ещё совсем молода. Как подросток, едва расставшийся с детством.