Вошедший в кабинет в первую очередь оказывается перед средним панно центральной стены, не заметить и не рассмотреть которое невозможно – оно всегда хорошо освещено расположенными напротив окнами: птица странной породы изогнула шею и внимательно разглядывает свое отражение в ручье. Мы знаем ее как героиню сказки, недовольную своей скромной внешностью и позаимствовавшую у лебедя шею, у цапли голову, у журавля ноги, у петуха или павлина хвост.
Подобный сюжет был хорошо известен читающей публике XVIII века. Это, в первую очередь, многочисленные вариации на тему Эзоповой басни «Галка, подобравшая чужие перья». Среди самых известных – басни В.К. Тредиаковского «Ворона, чванящаяся своими перьями» и А.П. Сумарокова «Коршун в павлиньих перьях» [594] . Вероятно, интересующий нас сюжет о птице, рядящейся чужие перья, может быть развернут и в направлении обольщения. Тогда свернутые уды и сети рядом со странной птицей вполне могут подразумевать предостережение, напоминание о коварстве любовных соблазнов. Но в репертуаре литературных сюжетов птица в чужих перьях служит преимущественно аллегорией пороков человеческой натуры [595] .
Близки этим птицам Ослы «в львовых шкурах» из сочинений Сумарокова, Тредиаковского, Хемницера и «Свинья в лисьей шкуре» М.В. Ломоносова. Все эти сюжеты связаны с весьма важной для эпохи Просвещению идеей совершенствования человеческой натуры, раскрытой как противопоставление красоты внешней и внутренней, истинной и ложной, как умение ценить природные достоинства. Мотив ряжения в чужие одежды узнается в притчах, где действуют не звери и птицы, а, например, господин Ненасытников. Он «желает всегда других душевных дарований, других членов тела, другого счастия, других приятелей, другую отчизну, а наконец, что всего глупее, других родителей… Нет такого человека, с которым бы господин Ненасытников не поменялся бы, если б только то сделать было можно» [596] . В другой притче людям было позволено «сбросить» самые тяжкие скорби, люди складывали их в кучу, и гора росла с огромной скоростью. Причем, люди сбрасывали не то, что следовало бы, замечает наблюдатель. Затем было позволено взять себе чужое бремя, и очень скоро «счастливцам» стало понятно, как ужасна и тяжела чужая ноша. Кругом раздавались стоны и вопли, пока Терпение не научило справляться со своей ношей [597] . Подобные притчи, как правило, учат необходимости терпеливо принимать свою «природу», понимать свое предназначение и исполнять свой долг, не завидуя чужим «качествам».
Герои, одевающие чужой наряд, олицетворяют человеческую глупость, недалекость ума. В уже цитированном фрагменте из «Былей и небылиц» августейшая писательница также высмеивала невежество. Платье с «бусовыми сосулями» было надето на давно немытое тело «племянницы». Хочется думать, что есть связь между странной птицей на стеклярусном фоне и фрагментом нравоучительного сочинения Екатерины, и связь эта лежит через многочисленные сюжеты с переодеваниями в чужие наряды, чужие характеры и чужие судьбы.