В своих воспоминаниях А. М. Ларина уделяет много внимания роковому эпизоду 1928 года. Оценивая содержание «Записи», она пишет, что «обнаружила в ней всё то, что мне рассказывал (о встрече с Каменевым.— В. Р.) Н. И., и ещё множество мелочей, подробностей, в которые я не была посвящена. Я не считаю себя достаточно компетентной, чтобы судить обо всём. Но несомненно, что „Запись“ правильно отражает и политические взгляды Бухарина, и его отношение к Сталину в то время, и тогдашнюю атмосферу в Политбюро» [104].
Вместе с тем Ларина высказывает сомнения в правильности некоторых моментов, содержавшихся в «Записи», в частности, сообщения Бухарина, что о его переговорах с Каменевым были осведомлены Рыков и Томский. В подтверждение этих сомнений она приводит разговор Бухарина с Рыковым в начале осени 1928 года, свидетельницей которого она случайно оказалась, будучи четырнадцатилетней девочкой. Чрезвычайно взволнованный Рыков сообщил, что от Сталина ему стало известно о переговорах Бухарина с Каменевым. После того, как Бухарин подтвердил факт этих переговоров, Рыков был до такой степени разгневан, что кричал, заикаясь больше, чем обычно: «Б-баба ты, а не политик! П-перед кем ты разоткровенничался? Нашёл перед кем душу изливать! Мало они (Каменев и Зиновьев.— В. Р.) тебя терзали?! М-мальчик-бухарчик!» [105]
Это свидетельство подтверждается заявлением Рыкова на XVI съезде партии о том, что «когда обсуждался (очевидно, внутри «тройки».— В Р.) разговор Бухарина с Каменевым, я относился к этому делу, к его разговору с величайшим порицанием и заявил об этом немедленно» [106].
Ларина высказывает (правда, не категорически) сомнения в подлинности «Записи» Каменева [107] на том основании, что в ней «поражает сумбурность, бессвязная манера изложения, никак не свойственная Каменеву, чьи литературные способности были хорошо известны» [108]. Однако эта «сумбурность» как нельзя лучше отражала характер исповеди Бухарина, его внутреннее состояние. Каменев специально подчеркнул, что Бухарин произвёл на него впечатление чрезвычайно потрясённого и до крайности замученного человека, сознающего свою обречённость.
Трудно согласиться и с предположением Лариной о том, что разговор между Бухариным, Сокольниковым и Каменевым происходил не на квартире у Каменева, а во дворе Кремля. Едва ли участники столь продолжительного нервного и конспиративного разговора решились бы вести его в таком месте.
Имеются свидетельства о том, что упомянутый в записи разговор между Бухариным и Каменевым не был единственным, а был продолжен сперва по телефону, а затем на квартире Каменева. Сталин был хорошо информирован об этих переговорах, причем отнюдь не «из троцкистских источников». Существует версия, что Бухарин говорил с Каменевым по телефону через Кремлевскую АТС, которая давно уже прослушивалась Сталиным и его агентурой. Сама Ларина вспоминает, что Бухарин знал о таком систематическом прослушивании. В период своего союза с Бухариным Сталин познакомил его с записью телефонного разговора Зиновьева со своей женой, в котором политические темы перемежались с сугубо личными, интимными. «Последние очень развлекли „Хозяина“». Ларина рассказывает, что «Н. И. никогда не мог отделаться от ужасающего впечатления, вызванного этим рассказом Сталина»