Эркин тихо охнул, прижимаясь к ней.
— Так?
— Ага. Не уходи.
— Сейчас вернусь.
— Ой!
— Тебе больно? — сразу встревожился он.
— Не уходи, — Женя обхватила его за плечи, за шею, попыталась напрячь внутренние мышцы.
— Я здесь, Женя, я с тобой, — его шёпот обжигал ей кожу. — Ага! Ох, Женя… Женя… Женя…
Он звал её, чувствуя приближение туманящей голову волны, чёрно-красного водоворота. И слышал её голос, звавший его.
— Эркин… я здесь, Эркин…
— Я здесь, — откликнулся он, плотнее охватывая её и замирая.
Вздыбившаяся волна нависала над ним. Он знал, что они в комнате, на кровати, что на столе горит лампа, он всё видел и понимал, но чувствовал волну. Она здесь, малейшее движение — и она рухнет на него, закрутит в бешеном водовороте, не оставляя ничего, только тепло Жениного тела и её запах…
Эркин крепче упёрся локтями в постель, осторожно поёрзал, укладываясь так, чтобы полностью закрыть Женю, чтобы потом, когда волна уйдёт, Женя была под ним, как под одеялом. Руки Жени мягко гладили его плечи и спину, её глаза влажно блестели, но губы улыбались. Он пошевелил бёдрами, ворочаясь в ней, готовясь к последним ударам, и волна сразу придвинулась, изгибаясь и приготовившись к прыжку.
— Женя… готова?
Она, улыбаясь, кивнула.
— Я иду.
— Встречаю, — выдохнула она.
Так резко и сильно он ещё не бил Женю, и с той же силой рухнула на него горячая волна, он успел поймать тихий, шёпотом, вскрик Жени и повторить удар…
Он лежал на Жене, всё ещё соединённый с ней, и медленно переводил дыхание. Волна не ушла, она осталась и покачивала его, мягко и ласково. Эркин осторожно шевельнулся, нашёл губами губы Жени, её щёки, влажные и чуть солоноватые, глаза… Она вздохнула, словно просыпаясь, и подняла веки, увидела его лицо и улыбнулась.
— Эркин… хорошо, да? Тебе хорошо?
Он медленно, будто только учился говорить, ответил:
— Да, очень. Ты… ты не устала?
— Не знаю, — Женя медленно подняла руки, погладила его плечи, голову. — Полежим так, хорошо?
— Тебе… нравится? Ну, когда я… в тебе?
— Мне всё нравится, — тихо засмеялась Женя.
И он, отзываясь на этот смех, покачался на ней. Чуть-чуть. Чтобы она почувствовала его.
— Тебе не тяжело?
— Нет, мне хорошо. А тебе?
— Очень. Мне никогда так хорошо не было.
Улыбка Жени стала лукавой.
— Ты так всегда говоришь, каждый раз.
— Это же правда, — он улыбнулся. — Я же индеец, индейцы не умеют врать.
— Совсем-совсем?
— Совсем-совсем, — кивнул он и серьёзно: — Я говорю правду, Женя. Мне каждый раз хорошо, — и помолчав, будто проверял, убеждённо закончил: — Как никогда.
Женя уложила его голову себе на грудь. Он потёрся об неё щекой и всё-таки медленно приподнялся.