Изнемогая от смеха, который вынуждена была подавлять, я толкнула заветную дверь, и сделала театральный жест:
— Прошу! Вот оно — священное хранилище всех писательских тайн!
Том неслышно шагнул через порог и молча огляделся. Может, ему виделись призраки героев отцовских романов? Или слышны были лучшие фразы?
— Проходи, Том, не стесняйся. Вот его стол. Наверное, на нем даже отпечатки пальцев остались. Хочешь, присядь. Да садись, садись, что ты так испугался?
Не знаю, с чего это мной овладела такая готовность поделиться с ним всем, что принадлежало только мне? Джун к отцовской работе отношения не имела. Полторы прочитанных уже после его смерти книжки не давали ей такого права.
Наверное, если бы Том с таким трепетом не вбирал в себя сам воздух этой комнаты, я ни за что не позволила бы ему даже прикоснуться к столу, не то что сесть за него. Но его вызывавшая уважение старомодная почтительность словно бы одаривала его особыми привилегиями.
Я сама отодвинула стул и надавила ему на плечи:
— Садись.
На ощупь плечи оказались что надо. И до того горячие, что мне стало жарко.
— Я не могу, — сказал Том.
Я убрала руки.
— Это не осквернение святыни, Том. От его светлой памяти не убудет, если ты посидишь на его стуле.
— Наверное, не убудет, — неохотно согласился он. — Но я не могу.
— Ладно. — Я отошла подальше. — Не буду настаивать. Вот его книги.
Я провела пальцами по корешкам. Когда я читала его романы в рукописях, то ощущала покалывание в кончиках пальцев, настолько они были заряжены его энергетикой. Но в книгах этого уже не было. Или я не чувствовала этого потому, что уже читала любую из вещей, и заранее знала, чего от нее ожидать?
— Ну, как? — спросила я, когда Том возник у меня за спиной. — Все читал?
Он вздохнул:
— Вот эти две нет, — и показал пальцем, не прикоснувшись.
— Возьми почитай.
— Отсюда?
— А чем эти хуже?
Том замялся:
— А других нет?
— Ты прямо как в церкви! Нельзя же так, Том!
По-бычьи наклонив голову, он заупрямился:
— Почему — нельзя?
— Да потому, что эти книги ничем не отличаются от других. Но если ты никак не можешь позволить себе этого, — решила пойти я на уступку, — то в моей комнате имеется такой же набор.
— Можно будет взять?
Я подумала, что отец писал тонкую, философскую и очень чувственную прозу, а читает его книги такой парень, как Том. Молодой ковбой из Техаса. Неужели в нем есть нечто подобное? Мне даже захотелось присмотреться к нему повнимательнее.
— Хоть сейчас, — сказала я. — Но сначала я покажу тебе еще одну комнату. Твою. А где, кстати, твои вещи?
— В камере хранения. На вокзале.