Через пару минут ко мне подходит Элли с моим ланчем в коробке. Он улыбается от уха до уха.
— Они вернули твой телефон!
— Правда? — Я это уже и так поняла. — И каким же образом?
— Этот тип сам им отдал. Прятал мобильник в туалете.
— А почему он вдруг передумал?
— Потому что с масаями лучше не связываться, — смеется Элли. — Они же чокнутые.
— Погоди, ты хочешь сказать…
— Ну да. Били его, пока он не признался.
— О господи.
Я съеживаюсь от чувства вины, но, должна признаться, его тут же заглушает другая эмоция, куда более приятная: так ему и надо!
— Не переживай, он сам виноват. Сначала мы ведь говорили с ним вежливо.
— Наверное, он сто раз пожалел, что не вернул телефон сразу же.
— Ну да, голова у него сейчас не болела бы, и место он бы сохранил. А теперь он уже никогда не получит здесь работу.
Незнакомые мужчины уезжают, а мы после легкого ланча продолжаем объезд кратера. Нам еще удается увидеть роющихся в корнях бородавочников и целое стадо небольших грациозных слонов, бродящих между редкими деревьями, которые здесь называют «лесом». По дороге из парка мы заезжаем в полицейский участок, где мне со множеством извинений торжественно возвращают телефон — совершенно целый и в рабочем состоянии.
Вечером в Аруше, приняв наконец-то долгожданный душ, я лежу на кровати и слушаю, как с другой стороны сетки жужжат насекомые и на красной сухой земле Лейан борется с другими воинами, охраняющими дом Кезумы. В кухне Сузи, шестнадцатилетняя соседка, помогающая жене Кезумы по хозяйству, готовит на обед угали, местное блюдо из кукурузной муки и зелени, которое в Танзании подают в каждом ресторане. У Сузи широкая улыбка ребенка, но уверенности в себе у нее хватит на двух взрослых женщин вроде меня. Сегодня вечером после обеда мы займемся с ней английским.
Завтра я улетаю в Японию, чтобы пару дней отдохнуть и расслабиться в отеле с безупречным обслуживанием и высокотехнологичными унитазами, после чего отправлюсь в Нью-Йорк. Я уже достала из сумки две толстые пачки своих путевых заметок — одна для Эрика, другая для Д. — и сейчас перелистываю их, потому что завтра собираюсь отправить адресатам.
Заметки написаны неровным, кривым почерком, иногда чересчур размашистым, иногда слишком убористым, а временами и вовсе неразборчивым из-за усталости или переизбытка эмоций. Почему-то в Танзании я писала гораздо реже, чем раньше, — мне кажется, это хороший знак. Видимо, что-то особенное есть в воздухе этой удивительной страны. Однако после вчерашнего — как бы это назвать? — «инцидента» я чувствую потребность поговорить и разобраться, что же все-таки случилось; эпистолярный жанр для этого как раз подойдет.