Из записной книжки Ирки
– Картухин! Где ваша последняя лабораторная?.. Картухин, ау!
При повторном звучании имени от сожженного кислотой стола пугливо отрывается большая голова, похожая на украшенный ушами капустный кочан. Он так тяжел, так устал сам от себя, что большую часть занятий дремлет, уткнувшись в руки и закрыв глаза.
– Лабораторная? Я думал…
– Думать – удел мыслителей! Боруха Спинозы, Блеза Паскаля и далее по списку! Ваш удел, Картухин, жалкий маленький удел, вовремя выполнять задания! Ваш курс самый бездарный за двадцать семь… нет, двадцать восемь лет моей работы на биофаке!!! Хотя я еще не на пенсии, и возможны сюрпризы! Сюрпризы!
Доцент Замрущев походил на бритого садового гнома. Маленький, с крошечными ручками, в ослепительно белом халатике и греющей лысину шелковой шапочке, он был, пожалуй, самым забавным преподавателем на биофаке. Его занятия походили на бесконечную клоунаду. Такой была даже его привычка повторять все по два раза.
При всем том, по рассказам старших курсов, получить у него на экзамене выше тройки было нереально. «Я сам знаю не выше, чем на четыре с плюсом!» – говорил он, размашисто расписываясь в зачетке.
Существовала и другая коронная фраза, которую доцент приберегал для экзамена, как вор приберегает кастет. «Если человек не может выразить свою мысль внятно в трех-пяти предложениях, значит у него нет никакой мысли!» – говорил Замрущев, ставя «неуд.» буквально после первых десяти секунд ответа.
Но пока до экзамена было еще далеко.
– Что главное в любом опыте? Опыте? – продолжал он, бегая по аудитории от одного солнечного пятна у окна до другого, от приоткрытой форточки до дверей. – Хорошо, хорошо. С мылом, с мылом. Вымыть руки. А затем навести справки, а нужен ли этот опыт вообще. Ваша проблема в том, что вы стучите не в закрытую дверь, а в открытую! А некоторые стучат даже там, где и двери никакой нет. Мой прошлый аспирант убил семьдесят крыс, чтобы доказать, что регулярно принимаемый 9 %-ный спирт разрушает мозг и печень. Он этого так не знал? Не знал?
Группа торопливо засмеялась, зная, что Замрущев, как истинный комик, ценит только благодарную аудиторию. Не улыбнулся только Меф, который, отвлекшись, ручкой гонял по столу муравья, создавая для него горы и искусственные препятствия. Его поражала способность муравья все начинать заново, не унывая, не тратя время на пустые страдания, досаду и раскачку.
Доцент поднес палец к губам, подкрался и, радостно вскрикнув «Ночь!», накрыл муравья своей шелковой шапочкой.
Буслаев удивленно вскинул лицо.