Буслаев вскинул ладонь, пытаясь закрыть глаза и порвать притяжение ее взгляда. Рука, не дотянувшись до глаз, случайно задела волосы Дафны. Прасковья вскрикнула и отвернулась. Меф тяжело сел на песок, прямо на древко своего валяющегося пилума.
Несколько секунд Прасковья сердито жгла его взглядом разочарованной паучихи, а потом, не желая отступать, показала пальцем на Мошкина, переадресовывая надпись ему. Евгеша долго отнекивался, но запутался в паутине взгляда и поцеловал ее.
Она вытерла губы, взяла палочку и написала:
– У меня поцелуй отравленный!
Тот схватился за горло и стал корчиться. Потом упал и, синея, выгнулся.
– Неплохо! Кажется, один готов! – одобрил Шилов.
Варвара перекусила нитку и с удовольствием оглядела готовый шов на ноге у Чимоданова.
– Не катит! Ты и сама бы умерла с отравленным поцелуем. Язык бы себе прикусила. Придумай что-нибудь еще, пока я не сказала, что в ухо тебе залетела заминированная муха. Ой, блин! Кажется, я это брякнула!
Прасковья разорвала с Евгешей зрительный контакт и стала отмахиваться от зеленой мухи, которая тяжело, как бомбардировщик, летела к ней со стороны частокола. Мошкин перестал корчиться, осторожно встал и стал искать флейту. Его шатало.
Прасковья, изловчившись, отбила муху какой-то тряпкой. Муха ударилась об ограду. Взрыв был не особенно сильный, но все же в дыру в частоколе легко прошел бы кулак.
– Спасибо, Варя! – написала она палочкой.
– Я же сказала: прости, – буркнула та.
Прошло полчаса. Они сидели и молча чего-то ждали. Солнце висело на прежнем месте, пока дочь арея не вспомнила, что оно должно двигаться.
– Ну так что? Будем убивать друг друга? – спросил Чимоданов.
– Начинай с меня, – предложил Мефодий.
– Не, я так не могу. Обидь меня как-нибудь!
Буслаеву лень было думать, как обидеть Петруччо.
– Ты сам себя обидь, а я повторю!
– Скажи мне, что я урод!
– А что, так не видно?
– Моральный!
– Так ты про это!
Чимоданов запыхтел, начиная краснеть с ушей.
– А ты про какое уродство говорил?
– Да ни про какое! Я вообще молчал. Только повторял.
– Не, ты на что-то намекал!
– То есть моральным уродом ты быть согласен, а физическим нет? – Меф начинал испытывать тревогу, потому что собеседник заводился не на шутку.
– Так, значит, я урод, да? Ну, все!
Петруччо сорвался с места, но внезапно опустил пернач и сел на песок.
– Не, все равно не могу… – сказал он. – Ну убью я тебя… А дальше что, девчонок? Но завел ты меня неплохо!
– Ты сам себя завел, – сказал Меф.
Ему захотелось сказать Чимоданову, что на того наступил динозавр, но он передумал. Петруччо как-нибудь отмажется, например, скажет, что он под силовым полем, а динозавр все тут разнесет.