Шилов куда-то помчался. Худой, ловкий как гепард, он бежал, точно стелился по земле. Внезапно остановился, во что-то всмотрелся, сделал резкий скачок назад и опять вернулся на холм.
– Все. Мы отрезаны. Этого мира больше нет, – довольно спокойно сказал он.
– Так быстро? А огонь? – пугливо спросил Мошкин.
– Ты умрешь не от огня, – Виктор ухмыльнулся и дернул головой в сторону, откуда пришел на холм. Перед ними разверзалась пропасть. Мир таял как льдина, горел, растворялся. Земля трескалась, черные пятна на ней были уже сплошными. Самое страшное, что отдельные пятна вспыхивали уже и на коже. Боли не причиняли, но и под ними оказывалась та же чернота, то же сосущее ничто!
Бумага… Горящая бумага исчезающей в пламени книги.
И тут память Буслаева нашарила последний упущенный осколок.
– Берите артефакты! Быстро! – крикнул он, хватая с земли пилум.
– С какой радости? – спросил Чимоданов.
Меф дал ему пинка. Петруччо относился к тому типу людей, что язык жестов понимают лучше слов.
– Шевелись!
Евгеша показал флейту, которую держал в руках. Варвара, догоняя Шилова, спешившего за секирой, пыталась выдернуть из его доспехов захлебывающийся от яблочного сока нож. Чимоданов подхватил свой откатившийся пернач почти на самом краю съеживающегося мира. Пропасть уже подбиралась к нему. Осторожно попятился и поднялся на холм.
– Некромаг оговорился, что артефакты могут покидать этот мир! Значит, и мы вместе с ними! – сказал Меф.
– Ты уверен? – Дафна заглянула в пропасть.
Пожалуй, это была единственная в мироздании бездонная пропасть, потому что другие дно все же имели, пусть и очень отдаленное.
– Да! – сказал Меф. – Бывают ситуации, когда у меня очень-очень много веры. На ней все и повисает. Вперед! Дай мне руку!
Он стиснул Дафне ладонь, занес пилум, метнул его, не выпуская из руки, и следом за ним прыгнул в пропасть. Он падал в пустоту, не выпуская руки Даф – только бы не потерять ее, а все остальное можно пережить.
* * *
Мефодий лежал не на спине, но и не совсем на боку, а как-то довольно неудобно, на каких-то жестких досках или обуви, и смотрел в потолок с яркими пятнами масла и гуаши. Они остались со времен, когда Улита привлекала внимание Эссиорха к своей персоне простым вредительством, учиняемым над его красками. Так продолжалось до момента, пока хранитель ради педагогической профилактики не запер ее в шкафу. Улита сидела внутри, ругалась, но шкаф не разносила, потому что это был ее любимый новенький шкафчик.
Меф знал об этом, однако сейчас пятна не вызывали у него никаких ассоциаций. Он просто смотрел. Где-то неподалеку хлопал холодильник, но опять же Буслаев не понимал, что это холодильник.