— Всё! Укажи, где контора, где магазин, склад, гараж, где «хавира» завхоза… Рисуй, я подскажу.
Я подчинился. Ничего другого мне и не оставалось. Шутить с дядей Пашей в этих обстоятельствах не следовало. Тем более что смысл происходящего постепенно становился ясен.
Пока я чертил, он внимательно наблюдал, вникал в каждую мелочь, задавал вопросы, требовал подробностей…
Когда я закончил, дядя Паша похвалил меня:
— А говорил, не умеешь рисовать! Все получилось в лучшем виде… Налейте артисту чифирку, что ли! — он повернулся к блатным. — Еще несколько вопросов, милок!
Мне передали кружку с чифиром. Дядя Паша продолжал:
— Ты магазинщика знаешь?
— Да.
— А завхоза?
— И завхоза знаю.
— Перерыв на обед в магазине бывает?
— А как же!
— Каждый день?
— Да. С часу до двух.
— Магазинщик обедает у себя?
— Нет. У завхоза.
— Всегда?
— Всегда.
— Магазин в это время закрыт?
— Да.
— Долго они обедают?
— Не меньше часу, а то и больше. Они ведь поддают за обедом. Магазинщик после обеда почти всегда веселенький.
— Так. Ладно, милок, всё. Спасибо. Канай в барак. Спи.
Неделю спустя на «Глухаре» стало известно, что в РЭКСе во время обеденного перерыва был начисто ограблен магазин.
А еще через пару дней, после вечерней поверки, ко мне подошел незнакомый зек, сунул в руки небольшой узелок и сказал:
— От дяди Паши.
В узелке лежали несколько больших кусков колотого сахара. Моя доля!
Как говорится, первый блин комом. Не пробыв в должности хлебореза и недели, я понял, что взялся не за свое дело. В первые же сутки я оставил без законной пайки человек пятнадцать, в том числе и себя… Проторговался начисто.
Слава богу, недостачу начальство простило. Списало за счет моей неопытности. Начальник лагеря вынужден был пожертвовать свой личный премиальный фонд. Спасибо, конечно, что поняли, вошли в положение, но дальше-то как? Тем более та же картина повторилась в последующие дни. Я был в панике.
Срочно надо было предпринимать что-то… Но что?
Перво-наперво я проверил всю цепочку, начиная с получения хлеба в пекарне и кончая выдачей хлеба в виде взвешенной пайки из хлеборезки лагеря.
Оказалось, что потери начинались уже в самой пекарне, где хлеб, как правило, взвешивался и отпускался горячим (пекарня не справлялась с выпечкой). Остывая, он, естественно, терял вес.
Учитывать это никто не хотел, и меньше всего сам заведующий пекарней — широкомордый деляга, получивший срок за какие-то спекулятивные махинации на воле.
Я пытался заговорить с ним о своей проблеме с хлебом, но он не стал меня даже слушать. По-моему, он поставил целью изжить меня вовсе. Чем-то я не устраивал его с первого появления в этой должности. Видимо, я не подходил под его мерку представлений о «настоящем» хлеборезе, с которым можно иметь дело. Поэтому о нужном мне позарез хлебе разговаривать с ним было бесполезно. Впору было следить за ним, чтобы не обвесил…