Шурика уже нет. Умер в 1997 году в реанимации одной из одесских больниц. Из-за несвоевременного оказания медицинской помощи. Из-за того, что юный дежурант, несвоевременно оказывая помощь, вдобавок перепутал последовательность (и дозы) введения коллоидных и кристаллоидных растворов… Из-за того, что во врачебную специальность (в вожатые, в мостостроители, в ветеринары, в…, в…, в…) попадают иногда те, кому там и близко не место – равнодушные.
Если, читая это, вы заплакали, то… – не стоит… Не стоит оплакивать мёртвых. Лучше прямо сейчас вытрите слёзы и поцелуйте своего ребёнка. Проверьте лоток своего кота. Или позвоните старому другу. Пока он жив. Это будет своевременное действие.
Теперь, когда поцеловали, проверили и позвонили, можете смело читать дальше эту книгу. Она – о живых и для живых. Как всё, что мы совершаем при жизни. Как жаркое лето 1988 года – моя радость, моя печаль и моё живое настоящее… Как всё, за что нас помнят, когда нас уже нет в этих двориках, переходиках, катакомбах, пляжах, садах и подвалах…
Давным-давно, когда солнце ещё не остыло и в конце апреля в Подмосковье не сыпал снег, я работала акушером-гинекологом в крупной многопрофильной больнице. Каждый, кто работал в подобного рода больницах, знает, что они оснащены совершенно невероятными магическими подвалами-переходами, подобных которым ни одна беллетристика соответствующих жанров родить не в силах. Хогвартс отдыхает, Гарри Поттер нервно курит волшебную палочку. И то, что киностудии ещё ни разу не арендовали больничные подвалы для съемок фильмов о Чистилище и прочих «новозаветных» кошмарах, – лишь упущение ассистентов режиссеров. Позор им на веки вечные! (Прим. автора – литредактор написала на полях рукописи: «Есть ужастики с больничными подвалами – и много!» Ужастики – есть, а про Чистилище с больничными подвалами – нет!)
Там и летним-то днём не очень уютно, а уж зимней ночью… Зимней ночью там гулко, зловеще и сыро. Кое-где глубокие и маслянистые лужи. Может, и не крови, но кто знает… Иногда неожиданно повисает свистящая прямо в левое ухо тишина или – напротив – внезапно включается с грохотом какой-нибудь шумный агрегат неясного предназначения. Мимо проносятся призраки, гремя каталками. Под сводами реют души убиенных младенцев, сошедших с ума анестезиологов и интернов, не убравших руки со спинки кровати по команде: «Разряд!» И даже забредает начмед-оборотень.
Если ты сумел выжить в подвале в первые три месяца интернатуры – ты будешь жить в этой больнице долго и счастливо, и даже подвальная парочка Люська-Витёк не утопит тебя в контейнере с манной кашей. Потому что ты уже гипоталамусом чуешь, что налево – морг, направо – главный корпус, а прямо лучше вообще не ходить. Только зигзагами. Потому что ты в белых мокасинах, а тут трубы текут. Хотя на бумаге все семьдесят километров отремонтированы, а на деле – у главврача новый дом, но ты не считаешь чужие деньги. Тебе некогда – ты несёшься в ургентную операционную на внутрибрюшное кровотечение. Потому что юный хирург жаждал крови, а во чреве, вишь, из анатомических образований ещё чего-то, кроме аппендикса и брюшины, оказалось. Яичники там ещё у женщин, да. На трубах подвешены. А трубы ремонтировать надо. Потому что – трубная беременность. Внематочная. А он вошел и испугался. И ты несёшься, задорно перепрыгивая через лужи, потому что ты – врач, а это – диагноз, даже если не призвание. И, кроме как тётеньку спасти, тебе ещё надо ногой в печень дать юному хирургу, чтобы учил матчасть про дефанс, крик Дугласа и прочую патогномоничную симптоматику смежных специальностей.